Смерть без работы не останется - Кирилл Казанцев

— Не боюсь, — спокойно отрезал зэк. — Вертолета все знают. Вертолету вера есть. Неприятностей тебе наделать и я могу. Даже больше, чем ты думаешь. Только пока мне этого не надо. Ты мне пока нужен, кум.

— Передать тебе просили. С воли, — перешел к делу капитан и достал из кармана коробочку, в которой лежала одинокая папироса. — На, ее курить даже можно. Информация в мундштуке скатана. На папиросной бумаге.

Зэк взял папиросу, покрутил в руках, потом сунул в рот. Капитан щелкнул у него перед носом зажигалкой. И кивнув, пошел в сторону столовой. Вертолет смотрел вслед оперативнику, прищурившись, и молча шевелил губами. Наверняка материл его последними словами. Выкурив папиросу в несколько глубоких затяжек, он ногтем сбил остатки обожженного табака, а пустую гильзу папиросы сунул в нагрудный карман своей спецовки.

Прочитать хотелось прямо сейчас, потому что этого сообщения Вертолет ждал уже давно. Но надо делать вид, что ничего необычного не случилось. Ну, остановил начальник, ну, угостил папиросой. Ну и что. На то он и опер, чтобы с «заходиками» своими ко всем подкатываться. Его тут все знают.

Прочитать послание удалось только после обеда…

«Черти с вилами, фикса выпала, кум на стреме, ужин не прокатит, полкан на поводке».

Вертолет удовлетворенно хмыкнул и сунул тонкий листок бумажки в рот. Пришлось жевать и глотать по-настоящему, потому что такие малявы могут далеко утянуть. Вплоть до могилы. Значит, все готово, значит, не зря плачено. Что ж, почти профсоюз. Только он не для всех, а для избранных. Смысл записки был простой, если знать, о чем идет речь. Это для непосвященного она пустой набор слов. «Чертями» в колониях называли одну из самых низких каст среди осужденных — людей неопрятных, опустившихся, готовых за окурок и кусок сухаря и полы помыть, и носки постирать, и сортир языком вылизать. Их не уважали, их презирали, общение с ними оставляло почти несмываемое пятно. Большим грехом для уважающего себя зэка было и общение с «машками» или «козлами», как здесь называли опущенных, тех, кого использовали вместо женщин.

И «черти» были готовы на все за самое скромное вознаграждение. Например, устроить бузу в нужное время и в нужном месте. Но буза должна быть настоящая, такая, чтобы вертухаи поверили, тревогу подняли, чтобы контролеры с «наташками» прибежали и начали ими дубасить по спинам зэков. Чтобы рука «хозяина» легла на телефон, чтобы он уже подумывал о вызове спецназа.

Значит, шум поднимут, значит, лаз готов и подготовили его с той стороны, из-за колючки. И значит, оперативники дадут возможность уйти, сделают вид, что не сразу заметили пропажу одного из «сидельцев». Это важно, потому что нужно время, чтобы уйти. И про ужин написано не зря. В начале ужина эта заварушка и начнется, «черти» сцепятся с кем-то и из-за чего-то. Из столовой он и будет уходить. А то, что полкан на поводке, это хорошо, ради этого все и готовится. Ради этого Вертолет жизни не пожалеет. Такой он зарок себе дал.

По своему уголовному статусу Вертолету работать было «западло». Уважающий себя вор не осквернит своих рук работой. Работают «мужики», шестерки, которые дают нормы, записываемые на других. И администрация зоны это знает, но положения дел не меняет. Потому что ломать нельзя, потому что тогда придется воевать со всем уголовным миром. Надо смотреть сквозь пальцы на то, что авторитетные сидельцы вместе со всеми идут на промзону, заходят в цеха, а там… кто на лавочке все время курит, кто в каптерке или на складе лежит. Главное, чтобы план был, а ЧП не было.

Рабочий день закончился. Заключенные вышли из цехов, стали строиться. Обычная тягомотина, стандартная привычная процедура. Но Вертолет внимательно смотрел на лица, прислушивался. Он всегда четко улавливал малейшие изменения в ауре зоны. Он всегда умел предугадывать события. Сегодня было спокойно…

В жилом блоке Вертолет, не доверяя никому, сам извлек в сушилке из-за расшатанного кирпича в стене заточку, маленький диодный фонарик, зажигалку, запечатанную в полиэтилен. Это минимальный набор, необходимый для побега. Время для подготовки к ужину пролетело быстро. Всего-то привести себя в порядок, умыться.

Подходили другие зэки, обменивались короткими фразами, кто-то рядом травил анекдоты, а Вертолет все боялся, что вот-вот прозвучит строгая команда внеурочного построения, тревоги. Это может означать внеочередной «шмон» в личных вещах зэков или то, что кто-то обнаружил подготовленный лаз. В ушах от напряжения начинало шуметь, но Вертолет внешне был спокоен и, как всегда, молчалив. Решалось многое. Плевать на то, что будет потом, главное, не прощать, главное, чтобы в этом мире знали, что с Вертолетом такие шутки не проходят. А для этого ему нужна воля. И он сегодня уйдет, потому что у него остались настоящие кореша там, за колючей проволокой, настоящие кореша.

Наконец построение на ужин. Сутулясь и шаркая ногами, Вертолет пошел на улицу, занял свое место в колонне черных спецовок. И только теперь он почувствовал напряжение в воздухе. Хорошо!

Отряд расселся за длинными столами, загремела железная посуда, застучали ложки, покрикивали контролеры, заставляя молчать во время приема пищи. Растянулся в проходе упавший осужденный, забрызгав всех вокруг, включая и штанину контролера, подливой. И тут началось…

Сначала драку пытались разнять дубинками, потом задели кого-то невинного, поднялся страшный шум, потом пошли стенка на стенку, потом полетели лавки и бачки с пищей. С грохотом разлетелся витраж окна, кто-то орал, что убили, а потом взревела сирена…

Вертолет, когда началась заварушка, сразу прижался к столу, а потом сполз на пол. Между мечущимися ногами и дергающимися коленями он сначала пробрался к дальнему краю стола, потом к стене, отделявшей зал приема пищи от кухни и кухонных подсобок. Он пробежал несколько опустевших помещений, нырнул в моечную и подцепил решетку на полу пальцами. Рывок, еще один, еще один! На миг мелькнула мысль, что это подстава, что его обманули, но тут расшатанные штыри поддались, и решетка поднялась.

Вертолет быстро опустился по пояс в люк и закрыл за собой решетку. Теперь вниз, в смрад, в вонь и отбросы. Где-то здесь… Он вытащил из кармана диодный фонарик и надел ремешок на голову. Вот, вот она. Разобранная кладка стены позволяла выбраться из узкой зловонной трубы в канал коммуникаций. Здесь можно было идти, согнувшись в три погибели, но все-таки идти. И тут было почти сухо. Справа журчала и гудела канализационная труба, рядом теплотрасса, по стенам проходили старые просмоленные кабели. Дальше, дальше!

Вот и поворот. Обширное пространство метров в десять площадью. Здесь расходились каналы, здесь торчали задвижки на толстых трубах, а наверх уходила лестница. Сейчас там никого нет, потому что люки на замках, там газон рядом с плацем. Но скоро проверять будут все, каждую мышиную нору. Вот она, стрела, нарисованная черной краской на сером бетоне. Снова канал, снова бег согнувшись, сбитые колени, ободранные локти, но главное, скорость. Метров сто, а потом будет выход. Его должны были подготовить, замаскировать. И он не должен быть виден с вышек. Мало ли кому из «вертухаев» захочется посмотреть с позевотой на другую сторону. Вон впереди свет…