Охота начинается - Аяна Грей

города, потому что за ними послал отец Масего. Обычную улыбку на лице папы сменила тонкая напряженная линия губ, и я понимаю, что ему больно. Подъем по такой лестнице, как эта, плохо сказывается на его спине, сгорбленной после многих лет работы в полях. Я смотрю на его ладони, покрытые мозолями. Они такие большие, что могут полностью скрыть мои. У него темно-коричневая кожа и круглое лицо. Говорят, что я пошла в него. Рядом с ним мама, ее тронутые сединой косы уложены в высокий узел. Она поддерживает его под локоть, когда они наконец поднимаются на площадку. Ее глаза цвета темной меди неотрывно смотрят на меня.

Ничего хорошего.

– Кухани. – Мама приветствует отца Масего сдержанным почтительным поклоном. Папа следует ее примеру, хотя и более неуклюже. – Ваше сообщение, которое мы получили сегодня утром, очень удивило нас. Мы с мужем были на работе, понимаете, и нам платят по часам…

– Приношу извинения за то, что оторвал вас от ваших дел, – произносит отец Масего. Сегодня на нем простые синие одежды, но седые дреды, собранные в хвост сзади, и ухоженная борода придают ему возмутительно царственный вид. – Но я боюсь, что дело срочное.

Впервые мама переводит взгляд с меня на отца Масего. На ее лбу появляется тревожная морщина.

– Все в порядке? Что-то случилось?

– Что ж… – Отец Масего ненадолго замолкает, словно подбирая слова. – Можно и так сказать. С вашей дочерью сегодня утром произошел один случай.

Я чувствую, как старик смотрит на меня, но не отвечаю на его взгляд.

– Пообщавшись с несколькими свидетелями произошедшего, – продолжает он, – я решил, что лучше всего поговорить с вами лично – и немедленно.

– Адия Боладжи.

Полное имя. Совсем ничего хорошего. На этот раз я невольно поеживаюсь, когда ощущаю хлесткий взгляд мамы, острый, как клинок. Даже папа выглядит печальным.

– Что она натворила на этот раз?

– Ничего! – Мой голос звучит до отвращения высоко, будто выдавая вину. Я почти подросток, но голос звучит все равно как у ребенка. Я смотрю куда-то между родителями, а потом торопливо продолжаю: – Я хочу сказать… это была случайность. Брат Исоке…

– Сейчас получает необходимую помощь в храмовом лазарете, – произносит отец Масего. Он поворачивается к родителям: – Насколько я понял, этим утром он занимался с Адией и еще несколькими юными дараджами, когда она продемонстрировала слишком много… энтузиазма.

– Энтузиазма? – Папа растерянно хмурит лоб.

Отец Масего кивает.

– В этом упражнении ученики должны были призвать небольшое количество сияния из земли и позволить ему пройти через них, а затем тут же выпустить его. Адия призвала намного больше, чем ожидал брат Исоке, и когда он попытался поправить ее стойку, она словно…

– Ох, да ладно, волосы у него снова отрастут! – фыркнув, перебиваю я. – Ну… в конце концов.

Услышав это, родители вздрагивают. Маме приходится схватить папу за руку, чтобы не дать ему опрокинуться назад, на ступени. Пошатнувшись, он в ужасе смотрит на меня. Раньше я уже видела этот взгляд, и мне больно видеть его снова. И мне так же больно, что отец Масего жалуется им на меня. Я не виновата, что сияние земли так охотно приходит ко мне. Так было всегда, сколько я себя помню. Я хмуро гляжу на него и шевелю пальцами ног, ощущая, как сияние приятно покалывает ступни. Если бы я захотела, я могла бы, наверное, спалить его дурацкую бороду. Словно прочитав мои мысли, он предупреждающе смотрит на меня и незаметно смещается влево, чтобы оказаться немного дальше.

– Возможно, – мягко произносит он, – нам следует продолжить этот разговор у меня в кабинете?

Мама отпускает папу, берет за руку меня – не слишком мягко, – и мы входим в храм Лкоссы следом за отцом Масего. В это время суток большинство братьев и Сынов Шести заняты – учатся, молятся или патрулируют город. Мы поднимаемся по лестнице – медленно, чтобы папа не отставал, – а затем отец Масего проводит нас в тщательно отполированную деревянную дверь. Мне не слишком нравится находиться внутри храма, в особенности в личном кабинете Кухани. Комната вытянутая, прямоугольная, но из-за того, что вдоль обеих стен выстроились бесконечные книжные шкафы, кажется, будто я оказалась в тесной клетке. Я вспоминаю лучшего друга, Тао, – ему так бы понравилось здесь. Я знаю, что он иногда тайком пробирается в библиотеку, когда не занят своими обязанностями в храмовой кухне. Он мог бы провести целый день, уткнувшись носом в книгу. В отличие от меня, он умеет долго сидеть на одном месте.

Отец Масего устраивается в кожаном кресле за столом и жестом предлагает родителям занять два таких же напротив него. Мне не хочется думать об этом, но они оба выглядят до боли нелепо и неуместно в своей крестьянской одежде. Туника папы вся в заплатах, а мамино рабочее платье растянуто и выглядит слишком большим для ее костлявой фигуры. На мгновение мне становится стыдно за них, а потом я ненавижу себя за это. Мама и папа пожертвовали столь многим, чтобы я оказалась здесь. Я не имею права за них стыдиться. Примечательно, что для меня кресла в кабинете не осталось, так что приходится встать между родителями. Отец Масего снова обращается к ним:

– Скажу вам прямо, бвана и би Боладжи. – Он сплетает длинные пальцы. – Два года назад, когда Адие было десять лет и вы впервые привели ее сюда, чтобы мы оценили ее способности, я сказал вам, что уверен: при надлежащей тренировке она станет талантливой дараджей. – Он медлит, глядя между ними. – Боюсь, я ошибся.

В комнате будто становится холоднее. Я вижу, как мама выпрямляется в кресле, а папа напрягается. Я слышу, как в моей голове нарастает гул – все громче и громче с каждой секундой, и я пытаюсь сдержать урчание в животе. Вот оно, понимаю я. Отец Масего сейчас изгонит меня из храма. Он скажет родителям, что мне больше нельзя обучаться здесь. Я буквально слышу, как разбиваются их сердца по мере того, как они осознают, что случилось. Два года бесконечных жертв – все впустую. Они больше не смогут надеяться, что их дочь станет кем-то большим, чем простая сборщица урожая, что они смогут ею гордиться. Вина сжимает горло, и я смотрю в пол, а горячие слезы подступают к глазам.

– Но вот что я хочу сказать…

Я поднимаю взгляд. Отец Масего больше не смотрит на родителей – он тщательно рассматривает меня. Мне приходится приложить все усилия, чтобы не съежиться под этим взглядом. Его круглые пронзительные карие глаза напоминают мне совиные.

– Теперь я думаю,