Stargirl. Звездная девочка - Джерри Спинелли

А затем ее лицо как будто залило кровью.

Один игрок из Глендейла нырнул за мячом, а Кевин ударил меня по колену. Я повернулся и увидел, как лицо Старгерл покрывает красная жижа, вскочил и закричал «НЕЕЕТ!».

Но это была не кровь. Это был помидор. Кто-то швырнул ей в лицо перезревший помидор. Когда время закончилось и болельщики Глендейла выбежали на площадку, Старгерл продолжала стоять, взирая на нас в изумлении из-под алой массы. Из толпы послышались едкие смешки, кто-то даже захлопал.

На следующее утро я нашел дома открытку. В тетрадке, которую не открывал несколько дней. Это была валентинка, самая стандартная – такие дарят третьеклашки – с вырезанными покрасневшим мальчиком и девочкой в кукольных башмачках, с большим красным сердцем между ними и словами «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». И, как делают третьеклашки – а часто и старшеклассники, – пославший зашифровал свое имя в рисунке:

«Она всем в школе подарила открытки». Такова была моя первая мысль.

На следующий день я сразу же с утра хотел спросить об этом Кевина, но сдержался и прождал до обеда. Мне хотелось, чтобы мой вопрос прозвучал как можно более небрежно. А до той поры довольствовался общими темами. Школа была в настоящем трауре. Игра. Поражение. Помидор. Ах да, раз уж речь зашла о Старгерл:

– А ты, кстати, получил открытку?

Он посмотрел на меня с интересом.

– Я слышал, она подарила открытки своим одноклассникам.

– Ну да, – сказал я. – Я тоже слышал. – И все? И она не подарила их кому-нибудь еще?

– Мне точно нет, – пожал он плечами. – А что? Ты получил открытку?

Он смотрел на что-то позади меня и жевал свой сэндвич, но мне показалось, что он специально расспрашивает меня. Я покачал головой.

– Да нет, так просто спросил.

Вообще-то я тогда сидел на открытке. Она лежала у меня в джинсах, в заднем кармане. Тем временем взгляды всех сидящих в столовой были обращены на Старгерл. Мне казалось, что на ее лице до сих пор можно различить красные потеки. Она сидела за своим обычным столиком вместе с Дори Дилсон и парой других подруг. Она выглядела притихшей и не играла на укулеле. Не играла с крысой. Просто ела и разговаривала с девочками за столом.

Когда обеденный перерыв закончился, она встала, но не направилась сразу к выходу. Вместо этого она подошла к моему столику. Я запаниковал. Я подпрыгнул, схватил свои вещи, пробурчал «Нужно идти», оставил Кевина сидеть с открытым ртом и едва ли не побежал к двери. Но недостаточно быстро. На полпути я услышал за собой: «Привет, Лео». Лицо у меня покраснело. Я был уверен, что сейчас на меня смотрят все без исключения. Я был уверен, что они разглядели открытку в моем кармане. Я сделал вид, что смотрю на часы: как будто куда-то опаздываю. И пулей вылетел из столовой.

Остаток дня я держался в тени. После занятий я пошел сразу домой и заперся в своей комнате. Вышел я только на ужин. Родителям я сказал, что мне нужно закончить задание. Я лежал на кровати и смотрел в потолок. Смотрел в окно. Потом положил открытку на письменный стол. Поднял ее. Прочитал. Перечитал. Вновь и вновь в своем сознании я прокручивал слова «Привет, Лео». Я швырял дротики в пробковую доску на двери. Постучался отец и спросил: «У тебя что, задание играть в дартс?» Я вышел и вывез пикап из гаража. Поехал по улице. На последнем перекрестке перед ее домом я развернулся.

Несколько часов я пролежал под одеялом в лунном свете. Ее голос доносился сквозь ночь, от света, от звезд.

«Привет, Лео».

Утром – это была суббота – мы с Кевином отправились к Арчи на еженедельное собрание Ордена Каменной Кости. Всего нас было человек пятнадцать, с ожерельями из окаменелостей. Арчи хотел обсудить череп эоцена, который он держал в руках, но другие говорили только об игре. Когда Арчи рассказали про помидор, его брови поползли вверх, но за исключением этого выражение его лица никак не поменялось. «Это не новость для него, он уже знает», – подумал я.

Все собрание Арчи провел кивая, улыбаясь и приподымая брови. Мы вылили на него наше разочарование проигрышем. Он говорил мало. Когда мы умолкли, он посмотрел на череп у себя на коленях, похлопал по нему и сказал:

– Ну что ж, этот приятель тоже проиграл свою игру. Он выигрывал десять миллионов лет или около того, но потом вокруг него начали расти ранние травы, и он вдруг оказался в другой лиге. Он цеплялся, как мог. Получал очки по мере сил, но все больше и больше отставал по счету. Противники были сильнее, быстрее, хитрее. На чемпионате нашего парня разнесли в пух и прах. Он не только не появился на занятиях на следующее утро, но и вообще больше никогда не показывался, точка. С тех пор его не видели.

Арчи приподнял туповатый череп размером с лисий и подержал его рядом со своим лицом. Прошло около минуты, а он так ничего больше и не сказал, оставляя нас наедине с нашими мыслями. Лица, смотрящие на лица, которые смотрят на лица. Десятки миллионов лет в лицах в жилой комнате в местности под названием Аризона.

Понедельник. Обед.

На этот раз я остался на месте, когда на пути к выходу Старгерл проходила мимо нашего столика. Я сидел спиной к ней. Я видел, как Кевин следует за ней взглядом, и зрачки его расширялись по мере того, как она приближалась. А потом его глаза остановились, губы сложились в кривую ухмылку, и все как будто замерло, только слышался лязг тарелок на кухне. Затылок у меня пылал.

– Не за что, – услышал я ее слова, почти пение.

Я подумал «Что?», но тут же понял. И понял, что я должен сделать. Я знал, что должен повернуться, заговорить с ней, как и знал, что она продолжит стоять, пока я не повернусь. Такой глупый, детский страх! Так почему же я боюсь?

Я повернулся. Движение далось мне с трудом, как будто я двигался в толще воды и ожидал столкнуться с чем-то грандиозным, а не просто с десятиклассницей с необычным именем. Я увидел яркий подсолнух на ее холщовой сумке – он выглядел, как нарисованный от руки, – и наконец наши глаза встретились.

– Спасибо за открытку, – сказал я.

Ее лучезарная улыбка заставила бы устыдиться подсолнух. Она отошла.

– Она влюбилась, – ухмыльнулся Кевин, качая головой.

– Чушь, – сказал я.

– Кто-то сильно втюрился.

– Да она просто чокнутая, вот и все.

Прозвенел звонок. Мы взяли свои вещи и вышли.

Остаток дня я был словно сам не свой. Бейсбольной битой меня нельзя было бы ударить сильнее, чем той улыбкой. Мне было шестнадцать лет. К тому моменту мне улыбались тысячи раз, так почему же этот показался мне первым?

После занятий ноги сами понесли меня к ее классу. Я дрожал. Под ложечкой сосало. Я не имел ни малейшего представления, что делать, если увижу ее. Я только знал, что не могу уйти.