Роксолана. Королева Османской империи - Ирина Кныш

— Куда повернул коня, пан Ярема?

Пан Ярема удивленно посмотрел вниз на того, кто так крепко держал его коня, и вдруг его осенило: он узнал монаха.

— А-а… святой монах Паисий… — И спрыгнул с коня.

Монаха он знал хорошо: это был седой, высокий и худой, как жердь человек. Он был из тех монахов, которые не единожды отбивали татар от крепких стен святой обители. Говорил остро, будто чеканил каждое слово — привык так разговаривать и в церкви с прихожанами. Здесь его можно было видеть везде — в церкви, на улице, в монастырской типографии, только не в своей келье. Чаще работал в типографии, где печаталось много святых книг, панегириков и сказаний. Все знали этого духовного пастыря, очень уважали «зело мудрого» и неутомимого монаха. Почитали «зело мудрого» и неутомимого монастырского труженика. Говорили: хоть и строгий монах, но это только на первый взгляд, на самом деле искреннее, незлобивое сердце у него, и всегда поможет в беде.

— Откуда и куда? — спрашивал монах, глядя вопросительно на молодого путника.

— Из дома к вашему богоспасаемому граду Чернигову, — улыбнулся пан Сангушко.

— Гм… пожалуй, что мы молимся не так, как положено истинному христианину молиться, — сказал старый монах. — Нехорошо у нас.

— Что вы говорите, святой отец! — почти крикнул молодой пан. — А что, случилась беда?

— А разве вы еще не знаете? — тоже спросил монах. — Поляки, милостивый пан, наш монастырь разорили и храм наш осквернили… — И внезапно заплакал.

Пан Сангушко молча смотрел и ничего не понимал.

— Как, когда, зачем? — спросил он.

— Да разорил лях, то же сделал когда-то и ордынец с Киевской Лаврой, — говорил тихонько монах, вытирая платком глаза. — Ранней весной сотворил это: наехал с заездом и разгромил, еще и кричал, что громит «еретическое гнездо», говорил, что здесь, в этом граде, не будет более господствовать «схизма», всех, мол, обратят в латинскую веру, а из нашего Успенского храма сделают латинский костел.

— А монахи как? А госпиталь, школы?

— Все разрушили, больных разогнали, школы тоже разрушили. Школяры и все старшинские паны разбежались кто куда… Нет там никого: может, кого ищете — так это бесполезное дело.

— Да, я еду с письмом к старой пани Висовской и к ее племяннице, панночке Настеньке, от пана сотника Висовского.

Монах покачал головой.

— Там никого нет. Наш настоятель уехал в Краков с жалобой на ляхов. Говорят, новый король обещает навести порядок. Может, он и действительно хороший, Бог его знает. Добрый он, хороший пока для панов магнатов, для простонародья же — даст Бог. Но разве можно за один день починить то, что разрушили его слуги минимум на четверть века! Не верю я польской доброте, от них только и слышишь: «пся крев» и угрозы облатинить и закрепостить.

— Как добраться до пани Висовской?

— А пани Висовская с племянницей живут в своем имении здесь, недалеко. Могу показать…

— О, я очень хотел бы, святой отец. Только не знаю, как быть с моим маленьким отрядом.

— Скажите, чтобы шли за нами. У пани Висовской найдется уголок для вашего отряда, найдется и кусок хлеба.

Через десять минут всадники уже стояли у ворот усадьбы старой пани Висовской.

Встреча пани Висовской и племянницы Настеньки с молодым гостем из Глинщины была радостной, но в тоже время с печалью и страхом, и мыслями о том, что принесет завтрашний день. Пан Сангушко знал старую Висовскую, виделся с ней неоднократно, но в Чернигове встретился впервые в ее усадьбе. Настенька нежно поцеловала его, подошла под благословение священника Паисия и вежливо попросила обоих присесть. Она была хрупкой девушкой с гибким станом, кроткими черными глазами и длинными русыми волосами. Жила она у своей тети с Пасхальных праздников. Воспитывалась в школе при Елецком монастыре и уже заканчивала науку, как неожиданно произошла большая беда, о которой говорил монах Паисий. Это была горькая правда, более того, святой монах что-то не договаривал, молчали и женщины, чтобы не причинить боль молодому путнику: поляки надругались и над знаменитым по всей Украине Успенским собором, разбили иконостас и алтарь, изрубили иконы. Известный на всю Черниговскую округу ксендз Бонифаций Чарковский, истинный иезуит, торжественно освятил новый престол, всю церковь и призывает мирян каждое воскресенье приходить на молитву.

— Мы не ходим, даже не выглядываем на улицу… может все это и неправда.

— Нет, правда, — неохотно сказал пан Сангушко. — Об этом мне говорили черниговцы еще по дороге к вам, только я не поверил, теперь вижу, что все — горькая правда.

— Может новый король не позволит такого надругательства над православной верой, над нашим народом, ведь мы не поляки, а русины-православные, — говорила испуганная пани Висовская.

— Все почему-то надеются на нового короля, — улыбнулся отец Паисий. — Может он и действительно запретит такое кощунство, и только неизвестно, выполнит ли его приказ распутная шляхта. Вот, что меня беспокоит.

— Услышим, что скажет нам наш князь: он сейчас в Кракове, — сказал пан Ярема.

— Князь Глинский в Кракове? — удивленно спросила пани Висовская. — Не побоялся туда ехать?

— А почему он должен бояться? — тоже удивился пан Ярема.

— Да… я слышала… разные ходят слухи, — и старая пани замолчала.

— Можно узнать, что за слухи? — насторожился молодой путник.

— Не знаю, как и сказать, — тихо сказала пани.

— Однако… все же, какие слухи? — настаивал пан Ярема.

— Да разные ходят сплетни… не знаю, кто их распространяет. Будто наш князь в некоторой степени виноват в смерти покойного короля Александра. Сплетни глупые, но ходят упорно по всей Черниговщине и за ее окрестностями. Кто их пускает — неизвестно, но слышала от уважаемых людей. Теперь все чего-то ждут, с опаской оглядываются, крестятся и шепчут молитвы.

— Гм… — хмыкнул пан Ярема.

По всему было видно, что эта новость его очень смутила, он склонил голову и о чем-то думал.

— Не надо ломать голову над тем, что говорят на улице… — перекрестился старый монах.

— Так, суета. Услышим всю правду от самого князя. Однако, надо надеяться, что скоро он вернется домой, и тогда все услышим из его правдивых уст.

Хозяйка поднялась и пригласила всех в трапезную.

— Вашему отряду, ясный пан, — говорила старая пани, — я уже предоставила отдых и пищу. Прошу не беспокоиться ни о чем.

Уважаемых гостей угощали от души, как и водится на Черниговщине, но обе пани, и старая, и молодая, поглядывали на молодого путника озабоченно: видно, хотели что-то спросить, но не знали, как начать беседу.

— Пан Ярема, видимо, уже закончил науку, — робко спросила хозяйка.

— Да, закончил за морем, — в какой-то задумчивости сказал тот.