Цвет винограда. Юлия Оболенская, Константин Кандауров - Л. Алексеева

‹…› Мне кажется, что Маргарита совсем не любит меня, ей не нужна моя любовь. ‹…› Мне было бы гораздо легче, если бы Маргарита написала мне, что не любит, попросила бы оставить ее. Не знаю, какой властью, но я прикован к ней, я связан, я не могу жить, весь мир кажется мне пустым, и самое тягостное – неизвестность, неопределенность. ‹…› Узнай что-нибудь, милый Костя, и напиши мне поскорей или телеграфируй. ‹…›[85]

18 сентября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Приехал сегодня Толстой и завтра просит меня для разговора. Я не хочу путаться, но мне невольно придется слушать все, что он будет говорить. Я почти уверен, что у Маргариты нет к нему серьезного чувства, а потому все это расстроится. Он стал невероятно худ от поездки и опять скоро едет. Спасибо, дорогая, за последнее письмо, в нем столько тепла и чувства. Верь, дорогая, что пройдет зима, и если ты не разлюбишь, то получишь старую калошу. Я так хочу быть твоим. Будь здорова и береги себя, т. к. много надо сил возиться с такой рухлядью, как твой покорный слуга. ‹…› Был у Пра и отвел душу в разговоре о тебе. Было ужасно хорошо! Будь покойна, милая, и береги себя для меня, которому ты нужна, как солнце. ‹…› Твой портрет висит в раме и всем очень нравится, я подолгу сижу перед ним и нахожу еще новые красоты. ‹…›[86]

21 сентября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Бедный Ямбо, если правда ты думаешь, что серьезного чувства к нему нет, – вот и все к его услугам, и легче ему, чем тебе, быть свободным, а счастья нет. Ведь если даже она согласится, то будет ли это прочно? Она же не может этого знать. Я оттягала у Али карточки Маргариты и часто вынимаю их и смотрю. Она удивительная! Как все идет к ней, даже ее имя, которое значит: жемчужина. Более причудливого впечатления от красоты у меня не было, кажется. И невероятно фантастическое впечатление производит на меня еще эта тень сходства с тобой. ‹…›[87]

Небольшая ремарка о «таинственной» Маргарите, дочери младшего брата Кандаурова, Павла Васильевича, служившего в Большом театре. Мемуаристы, а вслед за ними и многие биографы Толстого, «запомнили» ее семнадцатилетней, хотя ей на два года больше. Образ этой девушки размыт, воздушен и совершенно бесплотен: она будто создана для любования, «цветок» и «лунное наваждение», как называет ее Толстой. Роль принца из балета «Жизель» ему не слишком подходила, и он сам это понял прежде, чем сочувствующие ему «зрители» изменили свое отношение к его герою. В связи с этим еще один «рефлекс» темы «лунной девы» видится в названии пьесы «Геката», где имя древнегреческой богини, олицетворявшей собой все таинственное и связанное с душами умерших на перекрестках, если не «сплошной смысл», то случайно-неслучайный намек ли, знак…

4 октября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Сегодня приехал Алеша из Львова, и я был у него. Я все забываю тебе написать, что Пра переехала к Лиле Эфрон и живет рядом с Рогозинскими. Я только не знаю № дома и квартиры. Алеша все спрашивал про тебя и просил тебе передать свой привет. Милая, милая, я ведь не могу жить без тебя! Пускай мы пока не будем мужем и женой, но та работа, которая нас соединила, должна хоть временно заменить наш союз тела. Союз душ пусть крепнет, и Бог даст, мы найдем в нем смысл жизни. Опять боюсь, что не так поймешь. Ради Бога, пиши, если не поняла. Целую тебя крепко, крепко, береги себя и будь здорова. Я тебя, девчонку, тоже до глупости полюбил. ‹…›[88]

8 октября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Меня рассмешил как-то племянник Фед К кот ворчал, что слово Петроград написали даже в либретто к Евг Онегину и что во времена Пушкина это звучит нелепо. А по-моему, ведь его и взяли-то из Пушкина – «Над омраченным Петроградом дышал ноябрь осенним хладом». Пушкин вообще не церемонился, у него еще и Петрополь есть. ‹…›[89]

[10] октября 1914. Москва

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Котя, а ты не обижаешься, что я рисую тебе картинки, как Толстой Марьяне?[90]. Ты мне так сурово написал: «не считай меня за ребенка», так и вижу твой строгий мужественный вид и осанку – точь-в-точь эскиз портрета, присланный тебе мною. Целую, солнышко![91]

13 октября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Ф К очень просит тебя сообщить адрес Маргариты Павловны, т. к. готовы ее фотографии и ему хочется ей послать. Некоторые снимки плохи, а два хороши, он эти два и напечатал. Какая она красивая и как похожа на тебя. Рисуя твое лицо, особенно ясно вижу это. ‹…›[92]

Портрет Маргариты Толстой «подарил» героине своей пьесы «День битвы»: «У нее большие синие глаза; лицо бледное, – когда она задумывается, оно становится печальное; прекрасный, почти детский рот, прямые трагические брови»[93].

Синие – кандауровские – глаза Оболенская не раз отмечает в письмах и как любящая женщина, и как живописец. В толстовском описании они не менее завораживающи: «У нее такие мечтательные, такие очаровательные синие глаза, что мне кажется – о чем бы она ни заговорила, о вас, например – кажется, что вы должны быть действительно необыкновенным человеком, раз о вас думают такие глаза»[94].

21 октября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› У меня перед обедом была С. Толстая. Она решила обходить знакомых художников. Она выглядит и чувствует себя лучше, была веселая, смотрела мои работы. В Винограде ей очень понравился именно виноград – зелень, а небо она нашла не в тон (смотрела вечером с огнем). Особенно ей понравился пейзаж для Ф К, краски которого она находит для меня наиболее характерными – и фигура тети из двойного портрета, в кот она нашла сезанновский подход в характеристике. Так она, по крайней мере, говорила. Больше у меня нечего было показать – я ей первой после Ф К показывала Виноград. Она теперь пойдет к Жуковой,[95] Лермонтовой[96] и Магде смотреть, что сделали они. ‹…›[97]