Оператор моего настроения - Лана Муар

— Филыч, лучше заглохни! — прорычал я, сатанея от злости.

— Нет, братишка. Я тебе больше скажу. Пока ты тут заливаешься, Боря ее пашет по полной во всех позах.

— Сука!

Подскочив на ноги, я отхватил очередную плюху и замотал головой, пытаясь удержать равновесие, а Фил медленно провел костяшками по скатерти и бросил на стол мой ежедневник:

— Сам решай, Макс. Хочешь бухать, бухай. Дело твое, но тогда мы с Мистиком сворачиваем лавочку. Гуря, пошли.

Двое суток я оклемывался на диванчике в студии, отпиваясь водой и кофе. Каждый раз, как в голове щелкала предательская мысль спуститься в бар и хлопнуть пару стопочек, наплевав на все, я представлял себе картинку, где Боречка с упоением трахает Елю, а она смотрит не на него, а на меня, прямо в глаза, и стонет, стонет, стонет. В эти моменты меня переклинивало, и Мистик линял подальше, чтобы не огрести. Адовая сцена прочищала мозги похлеще любых таблеток и капельниц. На третий день поднялся в квартиру Фила с ежедневником и кивнул в ответ на прозвучавший вопрос:

— Все норм, братишка?

Хлопнул меня по плечу и зло процедил:

— Тут один уебан Ангела телкой назвал. Хочешь прокатиться?

— Не вопрос, братка. Только я за руль не сяду. Руки трясутся.

— О'кей. Мистика в водятлы запишем. Заодно и на стрёме постоит.

Патрик, парковка за универом, компания каких-то отморозков у полусгнившего Жигуля.

— Бессмертный кто? — спрашиваю, доставая зажигалки из кармана.

— Вон тот, в красном пуховике, — кивнул на одного парня Фил, хрустнув костяшками. — Он мой. Остальных гасим, если не просекут. Мистик, посиди, мы прогуляемся.

— Э, вы охерели без меня?

— Я сказал, посиди. Как мочим, Клей?

— Ты к своему сразу, я справа.

— О'кей. Погнали.

Снег под подошвами скрипит громче, чем хотелось бы, но нам по бую. Мистик все же выпрыгивает из машины и пристраивается слева от Фила.

— Как в старые добрые, — усмехнулся он, а потом громко свистнул, привлекая внимание парней. — Эй, гоблины. За базар отвечать будем?

Ли

Безумная неделя в целом и пятница особенно. Совершенно сумасшедшая по загруженности для всех ветеринаров, работающих в клинике, и меня в том числе. Но там, где остальные уже закончили прием и отправились по домам, я иду на склад проверить остатки лекарств и сверить их со списком — в понедельник приедет проверка и очень не хочется начинать неделю с неприятных сюрпризов. За пару отсутствующих ампул проверяющие могут с лёгкостью высушить мозг и пригрозить отзывом лицензии.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — пробегаю пальцем по торцам коробочек с витаминными комплексами, каждую открываю, чтобы проверить наличие в них блистеров, и только потом ставлю галочку в листе.

Последний шкаф. Десять полок с ровными рядами упаковок, а в глазах уже рябит. Глоток давно остывшего кофе из стаканчика и снова пальцы скользят по торцам, открывают, пересчитывают, рисуют галочки.

— Елизавета Павловна, вы ещё тут?

— Угу. Заканчиваю уже, — киваю новенькой девочке, Алине, взятой на полставки. — Ты иди, я закрою сама.

— Там… — мнется у дверей, виновато отводя глаза в сторону.

— Что?

— Там с кошкой пришли, Елизавета Павловна. Я сказала, что мы уже не принимаем, а он двери закрыть не дал и не уходит ни в какую. Сел в приемной и сказал, что будет ждать, сколько нужно. А кошка такая, что сердце кровью обливается.

— Господи… — тру виски, смотрю на без вины виноватую Алину, и киваю. — Молодец, что впустила. Ничего страшного не случилось. Досчитаешь за меня?

— Да-да, конечно.

— Только, пожалуйста, каждую упаковку открой и проверь.

— Я все сделаю, Елизавета Павловна, не переживайте.

С мыслью, что этот день никогда не закончится, иду по коридору к стойке приемного отделения и ещё на повороте слышу жалобное мяуканье, от которого сердце рвется на части, и следом успокаивающий, тихий неразборчивый шепот, проникающий куда-то глубоко в душу. Ноги отказываются сделать шаг, когда в поле зрения появляется знакомый до боли плащ, сброшенный на подлокотник дивана, и его обладатель, ссутулившийся над кошкой, лежащей на коленях в толстовке-гнездышке.

— Сейчас тебе помогут. Ш-ш-ш…

Глупый мальчишка, что же ты со мной делаешь? Почему никак не отпустишь? Выдохнув, пытаясь успокоиться, подхожу ближе и снова замираю, увидев его осунувшееся лицо и краснющие, лихорадочно блестящие глаза. Сердце пропускает удар от взгляда, на мгновение поднявшегося на звук моих шагов, и взвывает от глухого, убитого голоса:

— Елизавета Павловна, посмотрите ее, пожалуйста. Я заплачу сколько скажете.

А-а-а!!! Нет! Зачем ты так со мной? Зачем делаешь так больно? Почему не можешь просто попросить, а бьешь наотмашь? Горло сводит, будто его сдавили тисками, и оно не слушается, не даёт нормально что-то сказать.

— Посиди здесь, Максим.

Надеваю перчатки, осторожно поднимаю запаршивленную бродяжку и ухожу с ней в кабинет, чтобы там, за закрытой дверью, осмотреть кошку и дать себе разреветься без свидетелей. Слезы текут по щекам, я никак не могу сконцентрироваться на том, что делаю, и лишь появление Алины, пришедшей на помощь, выцарапывает меня обратно и заставляет взять себя в руки. Девочка тихонько всхлипывает, делая пометки в карточке, и ревёт в голос, когда кот жалобно мяукает на мое прикосновение к его задним лапам.

— Алина, вытри сопли! — рычу на нее, хотя сама держусь из каких-то последних сил и едва успеваю смаргивать стоящие в глазах слезы.

Не лучший показатель примера и профессионализма, но в одиночку мне не справиться. Ввожу коту — хоть и кастрированному, но все же коту, — обезболивающее, несём его в рентген-кабинет, где требую у ревущей девочки отвечать на вопросы, что нужно делать, если у животного перебиты лапы и какие бывают виды переломов. Дальше заставляю подойти и помогать уже делом, а не сдавленным воем из-за спины.

— Держи. Держи, кому говорю! Не бойся, он тебя не укусит. Умница. Запоминай, как я накладываю повязку. Видишь? Вот так фиксируешь, но не перетуживаешь. Алина! Давай я с этим закончу, а ты самостоятельно промоешь котику уши и глаз? Не бойся, я подскажу. Умница. Все правильно делаешь. Не торопись. Молодец.

— Елизавета Павловна, а он поправится? — всхлипывая по-новой, Алина на нервах по сотому кругу натирает стол дезинфицирующим раствором.

— Вытри слезы, дурочка, конечно поправится, — улыбаюсь ей, укладывая кота в клетку. — В понедельник придёшь, он тебе хвостиком махать будет.

— Правда?

— Правда. Заканчивай уже чистоту наводить, иди умывайся и едь домой. Если хочешь, мы с тобой вместе этого пирата лечить будем.