Высшая мера - Виктор Пронин

- Так ты будешь все-таки на горе Троодос? - раздался сзади знакомый голос Кати.

Апыхтин замер, испарина мгновенно покрыла его лоб, и он начал медленно-медленно поворачиваться, в ужасе от того, что увидит через секунду. Но то, что увидел, было хуже ожидаемого - за спиной никого не было. Ни живой Кати, ни мертвой - никого. Хотя нет, слабая, прозрачная тень скользнула все-таки на фоне обоев - Катя виновато держала руку у горла, чтобы не огорчать его видом своей страшной раны.

Апыхтин перевел дыхание и, стараясь шагать бесшумно, чтобы не вспугнуть затаившиеся в квартире тени, только тени когда-то живых людей, двинулся к кухне. Он уже знал, как поступить, что сделать. И знал - ничто его не остановит, ничто не помешает совершить задуманное.

Когда он уже отходил от маленькой комнаты и впереди был проход на кухню, сзади раздался веселый Вовкин голос:

- Будет, будет! Он давно собирался на Троодос.

Апыхтин понимал, что оглядываться не следует, ничего он не увидит за спиной, но все же остановился и также медленно, опасливо повернул голову назад. Может быть, ему показалось, может быть, на самом деле ничего не было, но увидел он, увидел прозрачную Вовкину тень на фоне светлого прямоугольника двери. Вовка смотрел на него печально, так, как никогда не смотрел при жизни. И последнее, что увидел Апыхтин, - черную рукоятку штыря, торчавшего из виска сына.

Убедившись, что Вовка исчез, растворился в воздухе и не осталось даже слабой его тени, Апыхтин с какой-то больной сосредоточенностью вошел на кухню, плотно закрыл за собой дверь и, лишь убедившись, что сквозняк ее не откроет, направился к холодильнику. На губах его блуждала странная улыбка, какая может быть у человека, которому удалось ловко кого-то перехитрить.

Апыхтин достал початую бутылку водки, налил себе почти полный стакан и медленно, как прохладительный напиток, выпил до дна.

- Ну вот и все, - сказал он, возвращая бутылку в холодильник. - Вот ты уже и в параллельном мире… Здесь ничего у тебя не болит, никто по тебе не страдает и ты тоже ни по ком не плачешь… Или все-таки остались какие-то переживания?

Он замер в нескладной позе, прислушиваясь не то к себе, не то к событиям, происходившим за дверью, в комнате, и, понимающе кивнув, снова потянулся к холодильнику.

- Все-таки ты еще не весь переместился… Какая-то чрезвычайно важная часть осталась в этом больном мире… Но ты знаешь, что нужно делать… Не впервой, дорогой, не впервой…

И он выпил еще полстакана водки.

- Ну вот, теперь совсем другое дело, теперь ты уже весь там…

И Апыхтин бесстрашно открыл кухонную дверь, прошел в комнату. С подчеркнутой старательностью он обошел всю квартиру, заглядывая за каждую штору, под столы, распахивая дверцы шкафов, а в спальне даже лег на пол, чтобы посмотреть, не прячется ли кто под низкой кроватью.

Никого он не увидел, и слабой тенью никто не скользнул перед его глазами. И никаких звуков не услышал. Ни голосов, ни скрипа двери, ни легких шагов.

- Ну вот, - удовлетворенно пробормотал Апыхтин, тяжело поднимаясь с пола. - Что и требовалось доказать.

Но все-таки на его лице оставалась настороженность, и, передвигаясь по квартире, он опасливо косил глазами по сторонам, будто все еще не был уверен, что удалось ему переместиться в параллельный мир, где нет боли, где никто о нем не пожалеет и он тоже ни по ком не заплачет.

Когда из прихожей, в полной тишине, раздался резкий звонок, Апыхтин вздрогнул и не сразу решился открыть дверь. Вначале осторожно выглянул в прихожую и, убедившись, что она пуста, посмотрел в «глазок». На площадке стояли три его заместителя, успев придать лицам выражения скорбные и озабоченные.

- Надо же, - пробормотал Апыхтин, не торопясь возвращаться в привычный мир. - Заботятся… Переживают. Ишь ты.

Он открыл все запоры своей бронированной двери, которая так и не смогла никого защитить, и распахнул ее широко, гостеприимно.

Шустрый Осецкий первым изловчился пожать ему руку, обнял на ходу, похлопал тощеватой ладошкой по необъятной апыхтинской спине. Цыкин пожал руку молча, сосредоточенно и лишь подмигнул заговорщицки, держись, дескать. Басаргин посмотрел Апыхтину в глаза требовательно и твердо. Все трое держали в руках разноцветные целлофановые пакеты, наполненные явно не деловыми бумагами.

- Проходите в комнату. Рассаживайтесь кто где хочет.

- Рассядемся, - быстро ответил Осецкий и тут же начал выкладывать на стол свертки из своего пакета. - Где у тебя ножи, вилки, тарелки?

- Стаканы, - добавил Цыкин, вынимая из своего пакета одну за другой несколько бутылок водки.

- Я вижу, вы решили провести небольшое совещание? - усмехнулся Апыхтин. Все трое заместителей посмотрели на него пытливо и настороженно - в порядке ли шеф, действительно ли он усмехается и насколько здрава и осмысленна его улыбка. И тут же вернулись к своим пакетам, успокоенные - Апыхтин был в порядке.

- Что Кипр? - спросил Осецкий. - Едешь?

- Они не возражают, - ответил Апыхтин легко, без напряжения, расставляя стаканы на голом деревянном столе.

- Кто - они? - спросил Басаргин.

- И Катя, и Вовка, - беззаботно ответил Апыхтин.

- Ты хочешь сказать… - начал было Цыкин, но не успел закончить, его перебил Апыхтин:

- Они были недавно, перед самым вашим приходом. Если бы вы пришли чуть раньше, то застали бы обоих.

- Так, - негромко проговорил Басаргин и осторожно посмотрел на Цыкина и Осецкого: как, дескать, быть-то? - Значит, все-таки едешь?

- Подумаю. - Апыхтин принес из кухни тарелки, вилки, Осецкий за это время нарезал копченой осетрины, разодрал на куски курицу, разлил по стаканам водку.

- И часто приходят? - неожиданно прозвучал в общей тишине вопрос Цыкина.

- Кто? - живо повернулся к нему хозяин, прекрасно понимая, о чем тот спрашивает. И что-то мелькнуло в глазах Апыхтина, какой-то огонек затаенного интереса.

- Ну как… Ты же сам говорил… Катя и Вовка. - Цыкин был сбит с толку и вопросом Апыхтина, и его улыбкой, и наступившей тишиной, и тем ударом ноги, которым под столом наделил его Басаргин.

- А, эти… - небрежно махнул рукой Апыхтин, но не было в его жесте пренебрежения - это все поняли. - Заходят иногда… Может, и сейчас подойдут… Они все время где-то рядом… То в прихожей, то за шторой… Как тебе объяснить… - Апыхтин обращался только к Цыкину. - Они почти прозрачные… И с каждым часом, я заметил, становятся все прозрачнее… Поэтому я не всегда их даже и замечаю, иногда прохожу сквозь Катю и только потом спохватываюсь… Она не обижается, - заверил Апыхтин каким-то будничным голосом, будто говорил о чем-то совершенно естественном.

- Ладно, - сказал Басаргин твердо и озабоченно. - За что пить будем?

- Как за что, за упокой, - живо откликнулся Апыхтин и весело посмотрел на каждого. И столько было в его глазах неподдельного интереса к тосту, что все трое заместителей лишь подавленно переглянулись. - Ну что ж, земля, как говорится, пухом, - не то предложил, не то спросил Апыхтин, и глаза его за очками сверкнули радостным ожиданием, - ох и выпьем, ребята, ох и выпьем.