Дигитал - Олег Маркеев

Галя эту задачку решила в секунду.

— Так Соколов, подлюка, по пьяни все в хате рвать стал. Ось так, ухватит и рвет, и рвет. Газеты там, книжки, скатерку на кухне. Все рвал. И бумажка моя ему под руку подвернулася. Я выдирать, да его, собаку, разве остановишь? Он хоть и дохлый, но по пьяни — ого-го! Чисто конь с яйцами, а не бухарик заморенный. И откуда силища такая берется, не пойму. — Галя часто задышала в приливе благородного возмущения. — Ось так и порвал. Я ору, шо же ты, подлюка, робишь, это же документ, а он…

— Стоп, не катит! Он два дня в реанимации, — осадил ее Алексей.

— Так два дня назад оно и было, — не смутилась Галя. — Все порвал и свалил к дружкам. Пока он лютовал, я у соседки отсиделась. Прихожу — все вверх дном. Только убираться начала, дружки прибежали, ага, говорят, мужайся, Галина, Соколов твой помирает. Я зараз в в больницу, сутки там у палаты просидела. Сегодня пришла, убираться начала — вот тебе раз! Гляжу, всю регистрацию мне, нехристь, попортил.

Алексей старательно погасил улыбку.

— Ну, это уже лучше.

Для себя решил, что, когда расхлебает эту бодягу, информатора из Галины он лепить не будет. С таким талантом к вранью на голубом глазу надо двигать в политику, а не в агенты.

Достал мобильный, набрал номер отдела.

— Вован? Колесников на связи. Минут через пятнадцать к тебе подойдет гражданка Нечепорюк. Да, та самая. — Алексей не стал воспроизводить для Гали те восемь эпитетов, что с ходу впарил по ее адресу Волков. — Горит желанием забрать заяву. Что значит, вот так новость? Осознала гражданка… У меня к тебе просьба, Вова. Помоги ей в этом благородном деле. Сам не могу, мне в два адреса разом успеть надо. По делу на Авиационном. Все вопросы к Костику. Что положено, она принесет. Да, потом отведешь ее к Голоштану. У нее какая-то проблемка с регистрацией. Вова, надо. И ему скажи, надо. На его долю она тоже принесет. Угу. Молодец, что так быстро сообразил.

Он отключил связь, сунул мобильный в чехол на ремне.

— Ну, что ты, Галя, на меня уставилась? Беги, пока все не переиграли.

Галя суетливо стала собирать вещи. Наклонившись над коробкой с помидорами, вдруг замерла, вскинула голову.

— Лешенька, а как я в отделение войду? Ведь заарестуют без регистрации.

Алексей долго выдохнул.

— Глупая ты женщина, Галина. И глупость твоя меня уже достала. Скажешь, что идешь к начальнику отдела уголовного розыска Владимиру Ивановичу Волкову, — Подумав, что не стоит скромничать в столь благородном деле, как снятие «висяка» с родного отдела, добавил: — Идешь по делу, которое ведет старший опер Колесников. Пропустят обязательно.

Леша достал из нагрудного кармана солнцезащитные очки, встряхнул, распахнув дужки, и водрузил на нос. Очки были так себе, сторублевой имитацией культовых «Police». Но, тем не менее, основную функцию — создавать крутой имидж — выполняли не хуже фирменных. Алексей проверил эффект на своем отражении на стеклянной стене цветочного магазина. Да, черные стекла, наглухо закрыв глазницы, превратили лицо в бесстрастную маску партизана кибернетической войны из фильма «Матрица».

Леша повернул голову и растянул губы в резиновой улыбке. Галя Нечепорюк нервно сглотнула.

* * *

Полдень в Москве — пожар в муравейнике. Потная суета, бессмысленная сутолока, першение в горле, липкий зной и вязкий асфальт. Молишься о ливне, а на выгоревшем небе ни облачка, а между небом и землей — сизая смоговая пелена, а по земле ползут стада раскаленных машин, исторгая удушливую вонь, и снуют телеса в мерзкой испарине.

Леша не прошел и ста шагов, как почувствовал, что с него хватит. Накатило такое отвращение к пришибленному жарой городу и к себе самому в нем, что захотелось лечь и умереть. Прямо по среди улицы. Свербил желвачок на затылке, разъеденный потом, легкие забило смогом, как тухлой ватой, ни продохнуть, ни откашляться, очки ни черта не спасали от острых лучей солнца, да еще душный ветер, поднимаемый несущимися по Ленинградскому шоссе машинами, зашвырнул под стекло песчинку, и теперь левый глаз истекал соленой слизью.

Остановился. Перевел дух. Смахнул с лица очки, промокнул глаз, выдавив из-под века горячую струйку. Без очков на залитую солнцем улицу было смотреть просто невыносимо. Леша поспешно вернул очки на место.

В тяжелой голове ворочалась нерешенная задача: тащиться в отдел или съездить на рекогносцировку в клуб «Стеллаланд». В отделе можно было переждать жару, отпиться водой из холодильника и вкусить мимолетной славы. Как-никак, а за сутки избавил город от насильника гражданина Дронова, а показатели отдела от потерпевшей гражданки Нечепорюк. Но, Леша по опыту знал, спокойно помозговать над делом Кости ему не дадут. Непременно выдернут на срочный вызов или еще что-нибудь случится, не в городе, так в самом отделении. Нагрянет внеочередная проверка бдительности например. По случаю очередного заявления очередного неистребимого «полевого командира» о готовности взорвать что-нибудь в Москве.

При мысли о поездке в метро на другой конец города к горлу подступила тошнота. В подземке летом стоит запах прошлогоднего дерьма и свежевыжатого пота, слегка разбавленный перегаром дешевых духов. Леша представил себя зажатым в месиве горячих, влажных тел и брезгливо передернул плечами.

В эту секунду в голову влетела огненная дробинка, лопнула, ослепив фейерверком искр…

…Он почувствовал, что асфальт сделался пластилиново мягким. Ноги стали вязнуть в чавкающей горячей жиже, с каждым судорожным движением увязая все глубже и глубже. Не веря в происходящее, он не решался закричать, пока ноги по колено не ушли в теплую топь, а когда захотел, то не смог, горло сдавил стальной обруч. Борясь с удушьем, он забыл про разверзшуюся под ногами асфальтовую топь. И обмер, когда мягкая, плотная масса, промяв грудь, коснулась подбородка. Ногами он чувствовал лишь всасывающую, тугую пустоту. Выпростал руки, попробовал опереться о зыбкую пленку асфальта, но ладони, хлюпнув, провалились. Он откинулся назад, пытаясь лечь спиной на топь и хоть на несколько мгновений отдалить тот страшный миг, когда в рот и ноздри полезет теплая, воняющая гарью кашица. И провалился глубже, с головой уйдя в темноту. Последним отчаянным рывком он попробовал вырваться, но так и не смог увидеть света…

…Кругом была мгла, теплая, полная копошащейся невидимой жизни. Он тонул в ней, и жадная необоримая сила тянула вниз, в еще более кромешную мглу, в холод, в смерть…

…То, что вблизи казалось выпуклым боком шара из мутного оникса, плавно удалившись, превратилось в глазное яблоко. Расширенный черный зрачок, сосущий и холодный, как жерло высохшего колодца. В его бездонной глубине ничего не было: ни мысли, ни тепла, ни жизни.

Лицо дряблое и безвольное, с застывшим выражением тихого безумия. На резиново тугих, слипшихся губах липкая слизь высыхающей слюны. Влажные подтеки на подбородке, покрытом прозрачными подростковыми волосками, еще не узнавшими бритвы.