Глобальное потепление - Яна Дубинянская

Ливанов поморщился:

— В этой стране всегда с восторгом прислушивались к оракулам. А неплохо бы, для разнообразия, и к нормальным ученым.

— Не углубляйся в детали. Слушают — и это главное. Тебе, дорогой, при всем твоем моральном авторитете никогда не будут внимать так беспрекословно, не говоря уже обо мне. Эх, до чего я жалею, что изменил увлечению детства, сдался на уговоры родителей, выбрал совсем другую специальность, далекую от географии…

— А кстати, — усмехнулся Ливанов, — чем ты занимаешься в жизни? Как-то так вышло, что я до сих пор не знаю.

Герштейн посмотрел укоризненно и понизил голос:

— Не при мальчике, Дима. Давай лучше выпьем.

Они выпили. Лиле принесли, наконец, мороженое, и Ливанов поймал себя на глупейшем желании тоже покормить ее с ложечки, все-таки гланды серьезная штука, а мы собираемся на Соловки. Но сдержался и даже промолчал, глядя, как Лилька торжествующе набирает на ложку целую башню из мороженого и отправляет в рот на глазах у потрясенного маленького Герштейна.

— Чуть не забыл, к теме о грантах, — сказал Герштейн-дедушка. — Не хочешь к банановым съездить на шару? У них там какой-то культурологический конгресс или конференция, я особенно не вникал. Короче, кто-то из местных отмывает бабло. Самолет, бизнес-класс, пятизвездочный отель…

— На Острове? — деловито поинтересовался Ливанов.

— Да нет, не настолько. В столице.

Ливанов махнул рукой:

— В их столицу, Герштейн, — сказал он назидательно, — я вполне могу себе позволить слетать на свои, когда захочу. Если захочу, то и бизнес-классом. Если вообще захочу.

— Как знаешь, мое дело предложить. Я, например, поеду. Любопытно глянуть, на что похожи у банановых пятизвездочные отели.

— Любопытство — нечастый порок в этой стране. Ты большой оригинал, за это я тебя и люблю. У тебя там еще осталось что-нибудь?

Но у Герштейна уже ничего не осталось, да и Лиля, со спринтерской скоростью доев мороженое, победно допивала лимонад. Пора вставать и уходить, подумал Ливанов, посмотреть как следует жирафов, еще каких-нибудь зверей, если не все попрятались от жары… Откровенно говоря, ходить по зоопарку ему больше не хотелось совершенно. Семейный проект выходного дня незаметно исчерпал себя, подошел к логическому концу, за которым маячила лишь бессмысленная и утомительная эрзац-пролонгация.

Нет, едем домой, сдаю Лильку жене, а потом… Насчет «потом» внятных идей у Ливанова пока не было, но они не могли не появиться: его многоплановая жизнь, как сама природа, не терпела пустоты и даже без личных ощутимых усилий непременно чем-нибудь заполнялась.

Впрочем, сегодня чего-то в жизни не хватало, причем уже довольно давно. Поднимаясь из-за стола, Ливанов сосредоточился на отслеживании недостающего элемента. Точно! С тех самых пор, как они с Лилей пришли в зоопарк, ему ни разу никто не позвонил. Проверил мобилку — все нормально, работает, аккумулятор не разряжен — и усмехнулся довольной кошачьей ухмылкой. Вот что значит соответственно отвечать по телефону в течение неполных суток.

Разумеется, мобила тут же встрепенулась и подала голос.

* * *

Звонил издатель.

Издатель последнее время названивал довольно часто, каждый раз по безупречно нейтральному поводу, вроде бы ни о чем и не напоминая. На самом деле хотелось ему одного — нового ливановского романа или хотя бы, на худой конец, сборника публицистики. При том, что жаловаться ему было грех, прежние (Ливанов не любил определения «старые») книги отлично продавались, регулярно допечатывались или переиздавались в новых креативных обложках. Но издатель жаждал свежака и последние несколько месяцев тихо и деликатно терпел разочарование. Издатель был безупречным интеллигентом в энном поколении, и чтобы вот так звонить в субботу, однозначно вторгаясь в приватность… впрочем, он пока не знал про зоопарк. Ливанов собирался сразу же ему об этом сообщить и тем самым исчерпать разговор.

— Я слушаю.

— Ты где сейчас? — бесхитростно нарываясь на ливановскую заготовку, спросил издатель.

— Да вот, решил сводить дочку в зоопарк. У тебя что-то срочное?

Обычно издатель понимал тонкие намеки. И Ливанов крайне удивился, услышав вместо извинения и прощания:

— Да. Срочное, Дима.

— Ну рассказывай, — он положил на столик крупную купюру и зашагал к выходу.

Лилька отстала, яростно споря о чем-то с юным Герштейном. Старый Герштейн не вставал из-за стола, ожидая счета, хотя, в принципе, ливановской купюры хватало на всех; видимо, надеялся забрать себе сдачу.

— Приезжай, пожалуйста, — сказал издатель. — Как можно скорее.

Ливанов присвистнул. И терпеливо, сам не ожидал от себя, растолковал:

— Я в зоопарке. С Лилей. Володя, неужели это не ждет до понедельника?

— Не ждет, — скорбно подтвердил издатель. — Вообще не ждет.

Фоном к его голосу что-то звучно рухнуло, такое впечатление, будто рассыпался книжный стеллаж. Кто-то с чувством выматерился, женский голос с явным опозданием крикнул истерически: «Осторожнее!». Издатель сказал несколько слов мимо прикрытой, видимо, ладонью трубки. Ливанов ничего не разобрал. Погром у них там, что ли, или обыск?.. Не может быть, не в этой стране.

— Приезжай, Дима, — повторил издатель, и в негромком интеллигентном голосе мелькнула умоляющая нота. — Как сможешь, но постарайся побыстрее. Приезжай.

Ливанов завершил звонок и обернулся к дверям кафе. Лиля и Герштейнов внук стояли в проеме, сосредоточенно склонив головы и соприкасаясь волосами, выглядело трогательно. Впрочем, можно было догадаться: меняются мобильными. Герштейн по-прежнему не выходил, вот и замечательно, прощаться не будем.

— Лилька! — позвал Ливанов.

— Иду, папа. Я тебе пришлю эсемеску, Эдик, — бросила на ходу, через плечо. — Ты прикольный, за это я тебя и люблю.

Дороги в столице уже многие годы были отличнейшие, эта страна вообще славилась на весь мир своими дорогами (равно как и умными, достойно живущими людьми), а пробки образовывались разве что по вечерам после массовых народных празднеств десяток-другой раз в год. Но ехали долго. Не то чтобы вполне осознанно, скорее по стихийному внутреннему побуждению Ливанов петлял по городу, то вспоминая о какой-нибудь срочной покупке, то вознамерившись немедленно показать Лильке в окно попутную достопримечательность.

Издатель больше не звонил, он был, как уже говорилось, деликатным человеком. Несколько раз прорезались отдаленные приятели с приглашениями выпить вечером, и среди них снова Юрка Рибер; Ливанов всем пообещал подъехать в процессе. Уже за городом позвонила жена, ей единственной он честно признался, что за рулем, отдал телефон дочке и следующие минут пять с тихим умилением слушал за спиной ее восторженно щебечущий голосок с отчетом о зоопарке. Лиля больше всего и всех в этой стране походила на счастье. Но даже она в полной мере таковым не являлась.