Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Не скрою ничего от Тебя. Да и кто может скрыть? Грешный стою пред Твоим взором, грешный уповаю на милость Твою. Покрыт грехом, как Иов струпьями.

И священнику готов признаться во всем. В злых словах и гнусных деяниях, в корысти и зависти, в греховных помыслах и тайных вожделениях. Но не могу предать другого, другую.

Что делать, когда грешил не один? Что делать, когда твое исповедальное слово может обернуться для кого-то погибелью?

Тайна исповеди - пусть так. Но священник - не Ты. Он человек. Он знает и помнит. Судит и осуждает. Порой мстит и казнит. Лишен милосердия Твоего.

Да, это было. Ты знаешь все. Она приходила ко мне ночью. Там, в Любеке. Ласкала и учила. Утирала слезы счастья, приглушала стоны ужаса. Клала мою ладонь на себя, гладила, объясняла. "Ты хочешь стать священником, - говорила она. - Ты должен, по крайней мере, знать, чего ты лишаешь себя. Вот этого. И вот этого. И вот такого... Если не знать, твоя жертва будет слишком легкой".

Как я мог предать ее? Как мог открыться священнику? Чтоб ее объявили соблазнительницей и выжгли клеймо на щеках? Или ведьмой - и потащили на костер? А у меня пыткой вырывали бы показания против нее?

Ты знаешь ее грех, Ты будешь судить ее, как и всех нас. О милости молю для нее, о прощении!.. Но выдать ее не смогу никогда.

А нынче?!. Та была хотя бы вдовой, а эта - замужняя! Мы только коснулись пальцами. Я показывал ей тетради ее сына. Мы были одни. Ее пальцы легли на мои. Она говорила. Она улыбалась. Огонь жег мои пальцы. Адский огонь пылает во мне. Кто зажег его? Кто, кроме Тебя? Дьявол? Значит, дьявол сильнее Тебя? Или это Ты сам? Испытание, соблазн?

Ее голос. Ее лицо. Ее взгляд. Она видит. Видит все. Все в моих глазах. "Кто глядит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Прелюбодей сердца.

Удали ее. Молю Тебя. Не выдержу испытания. Соблазн сильнее. Боль. В горле и в сердце. Кинжал. Удали...

Его преосвященству епископу Любекскому,

из Новгорода, декабрь 1470

Преподобный и святой отец!

Только что приказчик Алольцева сообщил мне, что караван с воском для Густавсона уходит в Псков завтра рано утром. У меня нет времени превратить разрозненные заметки в связный рассказ. Посылаю Вам свои записи в том виде, в котором делал их в течение последнего месяца. После смерти архиепископа Ионы в начале ноября события в Новгороде помчались, как всадники, как гонцы, посланные разгневанным властелином во все стороны. Умоляю простить мне все ошибки и погрешности стиля. Верю, что для Вас важнее узнать суть происходящего - и как можно скорее.

8 ноября 1470

В городе плач, шум, стенания. Звон колоколов. Скончался архиепископ Иона. Не то чтобы его так уж любили. Но людям свойственно страшиться любых перемен. Иона занимал архиепископский престол в течение двенадцати лет. Говорят, сам был несметно богат, жертвовал много на строительство монастырей и церквей даже из своей личной казны. Очень заботился о прославлении новгородских святынь и святых, платил обильно Пахомию Сербу соболями и золотом за сочинение канонов и жизнеописаний. Но главное - умел ладить с Москвой. И князю Ивану, и отцу его, Василию Темному, всячески выражал покорность и преданность, исправно отправлял дань, собираемую для уплаты Орде. Литовская партия в Новгороде и подумать не могла о том, чтобы привлечь его на свою сторону.

Теперь, с новым архиепископом, все может пойти по-другому.

11 ноября 1470

Снова колокола, снова толпы. Но повод уже другой и настрой праздничный: огромное литовское посольство въезжает в город. Блеск доспехов, звуки труб, флажки на копьях, серебряные шпоры. Лошадиная сбруя из расшитой парчи. Бояре в высоких меховых шапках, посадники, попы с крестами на груди выстроились для торжественной встречи. Марфа Борецкая среди них, с обоими сыновьями. Благодарственный молебен в Святой Софии.

Во главе посольства - литовский князь Михаил Александрович Олелькович. Именно его король Казимир предлагает новгородцам в князья. Он и православный, и в боях уже отличился, обороняя Киев от татар вместе со своим братом Семеном. По знатности не уступит и князьям московским. Ведь его мать - родная сестра Василия Темного, так что он князю Ивану - двоюродный брат. Литовская партия празднует, московская - затаилась.

14 ноября 1470

Отец Денис пригласил меня встретиться с литовским книжником, приехавшим вместе с посольством. Среди привезенных им книг - латинская Библия, медицинские трактаты и - к моему изумлению - "Логика" Аристотеля в переводе на русский язык. Мы провели вечер, обсуждая различные отрывки из Ветхого Завета и расхождения в их переводах на греческий и на латынь. Наш гость показался мне человеком весьма сведущим и искушенным в вопросах веры. Но вдруг в какой-то момент он сказал:

- Нет, а в нашем тексте эта фраза отсутствует.

- Что вы имеете в виду, говоря "в нашем"? - спросил я.

- В еврейском, - спокойно ответил он. - На иврите.

Оказалось, что он вовсе не литовец и даже не христианин, а еврей. Зовут его Захария. Первый иудей, с которым мне довелось беседовать о вопросах веры. На губах - снисходительная улыбка: мы все это знали за тысячу лет до вас. Не знаю, согласился бы я прийти, если бы отец Денис предупредил меня заранее. Но он не предупредил. Намеренно? Или сам не знал?

18 ноября 1470

Солнечный холодный день. Смолкает гул колоколов. После торжественного молебна из Святой Софии выходит процессия священников, дьяконов, монахов.

На площади - море голов. Поднятые, ждущие лица.

На помосте - трое в рясах: Варсонофий - бывший духовник покойного архиепископа Ионы; Пимен - его казначей ("ключник"); Феофил - домоправитель ("ризничий").

Под напряженным тысячеглазым оком пятилетнему сыну посадника Борецкого подносят перевернутую бобровую шапку. В ней - три свернутые бересты с именами. Мальчик запускает в шапку свою безгрешную ручонку и извлекает коричневую трубочку. Отдает ее отцу. Тот разворачивает ее, читает. Молчание. Лицо посадника непроницаемо. Он поднимает развернутую бересту над головой и оглашает имя:

- Феофил!

Приветственные крики, звон колоколов, пение.

Избранник кланяется народу, кланяется духовенству, кланяется собору.

Марфа Борецкая глядит прямо перед собой - губы сжаты, брови нахмурены, птичья рука сжимает ворот шубы у горла.

25 ноября 1470

Пир для литовцев в доме Борецких.

Я приглашен переводить. Литовцы все говорят по-русски, но среди них посланник патриарха Дионисия из Константинополя, епископ Пафнутий. Он знает только греческий и латынь. Я при нем, за литовским столом. Перевожу его слова для остальных на русский, делая вид, что литовского не знаю. Кубок с медом епископ подносит к губам, как святое причастие. Русские напитки ему весьма по душе. Особенно мед малиновый и вишневый. Просит меня достать для него рецепт.