Тобой я стану - Вера Копейко

Рита откинула одеяло, поежилась. Не так жарко. «Жар-ко», — поделила она слово на слоги.

Жар! Да, у Ивана жар. Никто не станет ждать, когда он снова будет в голосе.

Рита упала на подушку, дрожа от холода. Она натянула одеяло до самого носа. Ей снова захотелось плакать, но уже по-другому. Так плачут от боли. Недавно она уже плакала так — споткнулась на лыжах и ушиблась. Иван помог ей встать и тихо сказал:

— Не плачь, сейчас я заберу твою боль. — Он взмахнул руками над ее головой, потом поманил кого-то, отступая на шаг, поморщился, а она удивилась. На самом деле боль прошла.

— Видишь, я могу стать тобой, — таинственным голосом сказал он.

А она может стать… им? Иваном Гришкиным, который поет так, как никто?

Ритина пижама прилипла к телу. Жар! У нее тоже жар, в точности, как у Ивана?

Она села, потрясенная новыми ощущениями. Если она может стать Иваном больным, то, значит, здоровым тоже?

Голова работала быстро как никогда. Та-ак, они с Иваном примерно одного роста. Нет, неправда, он немного выше ее, шире в плечах. Но если надеть малицу, станет незаметно. Шаманская маска скроет лицо.

Рита перекинула косу на грудь, на ночь она заплетала волосы, чтобы они не путались во сне. Волосы длинные, но их можно отрезать. А цвет… покрасить! В черный.

Покрасить в черный? Легкая печаль царапнула Риту. Ей придется ходить с чужими волосами… Да о чем она думает — волосы отмоются и отрастут!

Хорошо, с внешним видом ясно. Но петь! Как она будет петь?

«Легко!» — вспомнила она любимое папино слово. Она повесит диктофон с голосом Ивана на грудь. Тогда песня, как ей положено, зазвучит из самой глубины тела. Рита опустила голову на подушку. Скорее, скорее утро, торопила она, приди же!

Как только оно наступит, она начнет превращаться в Ивана Гришкина.

Рита смотрела в мутные темные глаза и понимала — градусник не лжет.

— У тебя воспаление легких, — объявила Рита тоном доктора.

Иван покачал головой.

— Нет, но я все равно не могу петь.

— Комиссия Фонда тебя услышит, — настаивала Рита.

— Мой голос ушел и не вернется. Помнишь, я говорил, что такое может быть? Он не живет в больном теле, потому что тело болеет от слабого духа.

Рита не собиралась тратить время и рассуждать о связи тела и духа. Она слышала, как родители говорили об этом. И одна мама — по телефону, со своими подругами.

— Сейчас все говорят о связи духа и тела, — Иван угадал, о чем подумала Рита. — Они услышали от нас, но не поняли, просто подхватили. Я знаю, мой дух чего-то испугался и потому ослабел.

— Испугался? — удивилась Рита.

— Помнишь, мама сказала, что в маске прадеда я буду петь по-другому?

— Помню, — Рита вздрогнула.

— Она предупредила меня… я должен узнать что-то или кого-то…

Рита молчала. Разве он все еще не догадался? Она поняла, как поняла его мама. Сказать? Не говорить?

Она быстро посмотрела на него. Нет, когда у него такое лицо, он не здесь.

На самом деле Иван думал о словах матери, о своей болезни всю ночь. Он метался от сильного жара, ему мерещились чьи-то лица, слышались голоса, но среди них всех явственней один. Это женский голос, понял он к утру, он звал его, он шел на этот голос. Ему хотелось повторить его в песне. Но в горячечном бреду не мог.

У Риты не было времени на длинные разговоры.

— Послушай, что я придумала…

Рита быстро рассказала, что собирается сделать.

— Нельзя! — Иван дернулся на постели, но Рита легонько толкнула его обратно. Голова Ивана упала на подушку. Глаза блестели, но не от жара. От возмущения. — Я не хочу обмана!

— Разве это обман? Люди из Фонда услышат твой голос. Я только донесу его до них, вот и все, — Рита пожала плечами. — Разве ты не знаешь, что на концертах певцы и певицы поют не сами, они только открывают рот? Я читала, что музыкальные фирмы ищут таланты по кассетам, которые им присылают.

— Но комиссия Фонда приехала сама, она ищет живых людей, а не голоса, — спорил Иван.

— Думаешь, я не смогу изобразить живого Ивана Гришкина? — засмеялась Рита. — Я… Я хорошо знаю твои жесты. Выйду на сцену и сделаю рукой вот так. — Рита медленно подняла правую руку, словно призывая зрителей к тишине. — А когда ты поешь о…

Иван поднял правую руку. Теперь он на самом деле призывал Риту умолкнуть.

— Я не знал, — пробормотал он сиплым голосом, — что ты следишь за мной.

— Я не слежу, я наблюдаю. Мне нравится наблюдать за тобой, — призналась Рита.

— А ты делаешь вот так, — Иван почесал правую щеку, — когда думаешь.

— Ага-а! Значит, ты тоже следишь за мной?

Иван рассмеялся.

— Я наблюдаю за тобой… Мне нравится наблюдать за тобой, — повторил он слова Риты.

Она фыркнула.

— Ну вот. Теперь веришь, что я стану тобой на сцене, а петь ты будешь у меня на груди?

— Где! — Иван дернулся, пытаясь сесть. Но Рита уже привычным жестом толкнула его обратно.

— На груди, — повторила Рита. — Все просто, не пугайся. Я подвешу магнитофон вот здесь. — Она расстегнула кофточку, наклонилась к нему и указала.

Иван быстро закрыл глаза.

— Ох, тебе плохо! Сейчас я дам тебе…

— Мне нормально, — проговорил он. — Только ты застегнись.

Если бы не жар, было бы видно, как он порозовел.

Рита удивленно посмотрела вниз. Она увидела то же, что он, проворно застегнула пуговицы.

— Все в порядке, можешь смотреть, — смущенно проговорила она.

Иван тяжело дышал, потом закашлялся.

— Я хотел перед комиссией сыграть на северном комузе. Он звучит необыкновенно. Есть комуз среднеазиатский, но у нашего другой голос.

— В другой раз, — отмахнулась Рита. — Ты не волнуйся. Я все сделаю, как надо. Я побежала…

— Как мне жаль твои волосы, — простонал он.

— Все, — строго сказала она. — Я сделаю так, как решила, если даже придется запереть тебя в сарае, — грозно пообещала ему Рита.

Но в сарае запереть пришлось не его.

Отрезать волосы — дело нехитрое, если перед тобой самая простая задача: они не должны болтаться по плечам, иначе выдадут тебя. «Ну да, они выдадут тебя с головой», — закончила мысль Рита и улыбнулась. Покрасить в черный — без опыта трудно. Мама давно красит волосы в светло-золотистый цвет, но не сама, в салоне. Конечно, чтобы получилось натурально, нужна не только краска, но и умение.