Нюрнберг - Николай Игоревич Лебедев

же преступники, разве нет? Их вина очевидна для всего мира.

– Вероятно, вы не знакомы с американской судебной системой, – принялась растолковывать звезда. – Насколько мне известно, именно эта система будет лежать в основе нынешнего судопроизводства. Так вот, пока вина человека не доказана, вы не можете называть его преступником. Если адвокаты сумеют доказать невиновность подсудимых, то подсудимые будут отпущены на свободу. Таковы правила демократии.

Она столь безупречно произнесла это, что Волгин против воли подумал: она выучила все заранее, чтобы произвести впечатление.

– Грета, вы верите, что такое может случиться?

Кинодива помрачнела, сдвинув брови к переносице.

– Я знаю, – она перешла на немецкий и интонацией выделила слово «знаю», – я знаю, что такое может случиться. Именно поэтому я здесь. Я не хочу, чтобы преступники оказались на воле. Убийцы должны быть наказаны. Но судебное разбирательство может повернуть в самом неожиданном направлении…

Журналисты переглянулись между собой. Им и в голову не приходило, что перспектива оправдательного приговора вполне реальна.

Из толпы откуда ни возьмись вынырнула рыжеволосая, которая едва не сшибла Волгина минутой ранее. Кажется, это было ее обычное свойство: появляться будто из-под земли и тут же атаковать.

– Нэнси Крамер, корреспондент «Stars and strips», – представилась рыжеволосая. – Признаться, я впечатлена вашими познаниями в области американской юриспруденции. Вам бы на судах где-нибудь в Калифорнии выступать. Но все-таки вы здесь. Надо ли понимать, что вы покинули Америку и возвращаетесь в Германию насовсем?

– Я живу в большом мире, и для меня очень важна возможность путешествовать и работать в разных странах, – уклончиво ответила Грета.

– Читатели газеты интересуются вашей личной жизнью…

– Моя личная жизнь принадлежит мне, и только мне.

– У вас есть родственники в Германии, верно?

Звезда метнула на журналистку быстрый взгляд. В следующее мгновение она взяла себя в руки, и на ее лице вновь возникло дружелюбное выражение.

– К несчастью, моя мать умерла совсем недавно, – со вздохом сообщила она. – Теперь у меня не осталось никого.

– Тогда зачем вы приехали?

– Я уже ответила на этот вопрос. Я хочу быть свидетелем такого важного события, как международный трибунал…

– То есть вы будете просто зрительницей?

– Я никогда не бываю просто зрительницей, – отрезала звезда. – Я актриса. В честь открытия трибунала я дам большой концерт на центральной площади города. Я хочу, чтобы люди опять могли улыбаться, слушая хорошие песни.

Волгин вполголоса продолжал переводить Зайцеву, поскольку эта часть диалога велась на английском, а Зайцев, как помнил Волгин, знал только немецкий.

– Вы полагаете, трибунал – подходящее место для подобных развлечений? – поинтересовалась Нэнси с ехидной улыбкой.

Грета пристально поглядела на нахальную журналистку:

– Я буду петь для моих соотечественников, которые устали от войны и хотят мира, – сказала она. – Я буду петь для всех, кто одержал победу над фашизмом и над этим чудовищем – Гитлером. Я буду петь для немцев, американцев, англичан, русских… – Ее взгляд скользнул по толпе и остановился на Волгине. Грета тонко улыбнулась, и голос ее стал чарующим. – Насколько мне известно, в Нюрнберге сейчас много русских, которые столько сделали для того, чтобы война закончилась…

Нэнси проследила за ее взглядом и вскинула плечиком.

Волгин почувствовал себя не в своей тарелке.

– Пошли, – сказал он Зайцеву и первым направился к лестнице, ведущей на балкон.

10. Зал 600

Ослепительно-яркий искусственный свет ударил в лицо. Волгин даже вынужден был помедлить несколько мгновений, прежде чем ему удалось осмотреться.

Зал 600 был одним из самых больших помещений Дворца правосудия. Однако и тут не хватило бы места, чтобы разместиться всем желающим участвовать в международном трибунале.

Поэтому в течение нескольких предшествующих месяцев по специальным чертежам зал перестраивался. Были заменены благородные деревянные панели на стенах и отреставрированы малахитовые скульптурные группы над входными дверями; под потолок навесили огромные светильники, позволявшие вести фото- и киносъемку без дополнительных осветительных приборов.

И самое главное – помещение раздвинули в длину, увеличив количество гостевых мест, а в дополнение надстроили просторный балкон, с которого как на ладони можно было наблюдать происходящее.

В первом ярусе, по правую руку, находился на возвышении массивный судейский стол. Позади, как и на фасаде дворца, красовались флаги стран-победительниц.

Напротив судейского стола у противоположной стены размещалась выгородка с двумя рядами скамей. Это было место для подсудимых. А перед выгородкой стояли канцелярские столы, на этих столах раскладывали бумаги и писчие принадлежности люди в адвокатских мантиях.

Рядом стенографистки налаживали свои тяжелые, будто пульты управления, аппараты, а у дальней стены в стеклянных кабинах, готовясь к работе, возились переводчики. Вдоль стен и на входе прохаживались солдаты в парадной форме с белыми дубинками в руках.

Публика – и гости процесса, и его участники – неспешно рассаживались по местам. Они переговаривались, пожимали друг другу руки, улыбались, знакомились.

Волгин увидел Мигачева, который в дверях зала столкнулся с американским полковником – тем самым, который конфликтовал с Мигачевым в первый день, когда Волгин появился во Дворце правосудия. Зайцев успел ему шепнуть, что полковник этот – крайне неприятный субъект, фамилия его Гудман, и он здесь только затем, чтобы доставлять неприятности советской делегации.

Мигачев сухо кивнул Гудману, тот недовольно покосился на советского полковника и ничего не ответил. Оба уселись в соседние кресла и отвернулись друг от друга.

А гости все прибывали и прибывали. Присутствующих было очень много. «Не менее четырех с половиной сотен человек, – отметил про себя Волгин. – Действительно, большое событие – этот военный трибунал».

Он вновь поморщился от резкого, неприятного света, который излучали из-под потолка гирлянды светильников.

Огромные окна занимали целую стену зала 600, однако они были завешены плотной темной тканью, не пропускавшей слабые лучи осеннего солнца и полностью скрывавшей пейзаж снаружи.

Волгин понимал, что это было сделано не из пустой осторожности: для опытного снайпера не составило бы труда даже с большого расстояния «снять» любую из фигур внутри помещения. В городе действуют недобитые нацисты, только и мечтающие о том, чтобы сорвать трибунал. А что может быть более действенным средством для срыва международного процесса, чем гибель прямо в зале суда, на глазах у сотен гостей, какой-нибудь важной персоны из числа свидетелей или подсудимых, а то и судей?.. Так что любые, даже кажущиеся абсурдными, меры предосторожности сейчас вовсе не излишни.

Прозвучал резкий сигнал.

– Господа, – гортанно произнес клерк сначала на немецком языке, затем на английском, – прошу занять места! Заседание начинается.

Зайцев, усевшийся на галерке, уже махал Волгину рукой. Волгин опустился на стул рядом.

– Ну вот, – услышал он знакомый голос, – отсюда же ничего не видно, надо было занимать места