Мастер игры в го - Ясунари Кавабата

В середине последнего матча мастера положили в больницу Святого Луки, и я навестил его. Мебель в больничных палатах была большого размера, рассчитанная на рослых американцев. Вид щуплой фигурки мастера, чинно сидящего на огромной кровати, вызвал у меня смутную тревогу. Отеки на его лице были почти незаметны, щеки чуть порозовели, во всем облике чувствовалась какая-то легкость, будто он вновь обрел душевный покой; теперь он казался простым добрым старичком, ничуть не похожим на того мастера, каким все его знали.

Тогда же в больницу пришли корреспонденты из других газет, освещавших ход последнего матча. Они рассказали о том, какой огромный интерес вызвал у читателей еженедельный конкурс, победители которого получали премию. В субботних выпусках читателям предлагали угадать следующий ход и просили присылать свои прогнозы. Я тоже вступил в разговор:

— На этой неделе задача — угадать девяносто первый ход.

— Девяносто первый? — Сюсай внезапно преобразился. Вот досада! Мне не следовало заводить разговор о го, но я не удержался…

— Перед этим белые прыгнули через один пункт, а черным, говорят, надо делать ход вверх, наискосок.

— А-а… там? Всего два хороших хода — косуми[24]и ноби. Кто-нибудь обязательно угадает.

Как только мастер заговорил об игре, он как-то сразу выпрямился, поднял голову, подравнял колени. Это была поза бойца за доской, в ней угадывался безукоризненный, холодный авторитет. Обратившись в уме к отложенной партии, мастер надолго обо всем забыл. Сейчас, как и во время январской коллективной партии, в его поведении не было и тени фальши. В этой-то естественности и было все дело, а вовсе не в боязни уронить свой авторитет из-за неудачного хода и не в упоении своим высоким титулом.

Что и говорить, не позавидуешь молодому игроку — партнеру мастера хотя бы в сёги, который вставал из-за стола вконец обессиленным, в чем я мог несколько раз убедиться. Взять хотя бы партию с Отакэ в Хаконэ — с форой в ладью — она продолжалась с 10 утра до 6 часов вечера.

Второй случай произошел уже после последнего матча. Все та же токийская газета «Нити-нити симбун» устроила матч из трех партий между Отакэ и У Цинь-юанем. Сюсай взял на себя комментарий, а я был секундантом во второй партии. Как раз в это время посмотреть игру приехал Фудзисава Кураносакэ, игрок пятого дана, и тут же «попал в плен» к мастеру, который усадил его играть в сёги. Их партия началась утром, продолжалась до поздней ночи и закончилась в три часа утра! Говорили, что на следующее утро, увидав Фудзисаву, мастер тотчас извлек откуда-то доску для сёги.

Когда последний матч перенесли в Хаконэ, вечером, накануне очередного доигрывания, спортивный обозреватель «Нити-нити симбун» Сунада, который опекал мастера и жил в той же гостинице «Нарая», с улыбкой рассказывал:

— Я до смерти надоел мастеру. Уже четыре дня подряд только встану — приходит мастер и зовет погонять шары на бильярде. И гоняем, гоняем целый день до поздней ночи. И так каждый день. Все говорят, что он гений. Нет, не гений, он — сверхчеловек.

Как бы ни уставал Сюсай от игры, как бы ни выматывался, никто ни разу не слышал от него жалоб, даже жена. Как-то она рассказала о том, как мастер умеет погружаться в себя. Мне довелось слышать этот рассказ в гостинице «Нарая».

— Это было, когда мы еще жили в квартале Когаи-тё. Домик крошечный, все игры устраивали в комнате на десять татами, а соседняя, поменьше, служила гостиной, хотя это было неудобно, ведь среди гостей попадались и любители громко посмеяться, пошуметь… И вот однажды, когда муж играл с кем-то турнирную партию, вдруг приходит моя сестра показать своего новорожденного. Известное дело, малыш кричал без остановки. Я места себе не находила и даже собиралась попросить сестру уйти пораньше, но мы так давно не виделись… Как только сестра ушла — я к мужу с извинениями, дескать, мы шумели, мешали… а он, оказывается, ничего не заметил — ни прихода сестры, ни детского плача, ну совершенно ничего.

Помолчав, жена мастера добавила:

— Покойный Когиси говорил, что хочет стать таким, как сэнсэй, и каждый вечер садился перед сном на пол для занятий медитацией. Кажется, по системе Окада[25].

Когиси, о котором упомянула жена мастера, — это Когиси Содзи, игрок шестого дана, любимый ученик Сю-сая. Мастер хотел сделать его официальным наследником династии Хонинобо: «Только он и достоин!» — но в январе 1924 года Когиси в возрасте 27 лет умер. Престарелый мастер часто и по разным поводам вспоминал своего любимого ученика.

Нодзава Тикуто, имея еще четвертый дан, играл с мастером у него дома. Он тоже рассказывал похожую историю. Как-то раз домашние ученики расшумелись, и до комнаты, где проходила игра, донесся ужасный шум. Нодзава вышел к мальчикам и пригрозил им: «Смотрите, мастер вас отругает». А мастер этого шума даже не услышал.

— Сидим, допустим, за обедом. Он ест рис, а сам смотрит куда-то в пространство, внимательно смотрит — и ни слова. Наверное, размышляет над трудным ходом, — говорила нам жена Сюсая 26 июля, в Хаконэ, в день четвертого доигрывания.

— Когда ешь, а сам не думаешь о том, что делаешь, еда впрок не идет. Не зря говорят, что, если за едой не думать о еде, она станет ядом. Скажешь об этом мужу, а он только хмыкнет, и снова его мысли где-то далеко.

Жестокая атака черных на 69-м ходу, похоже, застала мастера врасплох — он думал над ответным ходом 1 час 44 минуты. Этот ход занял у него больше всего времени с начала партии.

Похоже, Отакэ подготовил эту атаку еще пять дней тому назад. Когда началось доигрывание, он размышлял минут двадцать, изо всех сил себя сдерживая — в нем бурлила искавшая себе выхода энергия. Так и навис над доской. Сделав 67-й ход, он на 69-м ходу так и грохнул свой камень на доску со словами: «Дождь ли это? Буря ли?» — и громко захохотал.

И словно нарочно в ту же секунду хлынул ужасный ливень — газон в саду намок в одно мгновение, дверь едва успели закрыть — в нее тут же забарабанили тяжелые капли. Отакэ довольно удачно пошутил, но, по-моему, в его смехе угадывалась нотка торжества.

Сюсай, увидев 69-й ход, вдруг неуловимо изменился в лице, словно по нему промелькнула тень птицы: оно стало чуть-чуть растерянным и симпатичным. Такое выражение на лице мастера нечасто доводилось видеть.

Позднее, при доигрывании в Ито, был момент, когда мастер вдруг сильно разгневался, увидев неожиданный ход черных. Он и раньше-то считал партию испорченной, а тут и вообще решил ее бросить, не доигрывая. Никак не мог дождаться перерыва и, как мне казалось, давал понять, что гневается. Но даже тогда сидевший за доской мастер совершенно не изменился в лице. Никто не заметил, что он вне себя от ярости.

Зная все это, нетрудно себе представить, что Сюсай воспринял 69-й ход черных как удар кинжала. Он немедленно погрузился в раздумье. Подошло время обеда. Когда мастер вышел из игрового зала, Отакэ, стоя над доской с камнями, сказал: