Убейте прохожего! - Николай Владимирович Андреев

– Вот и хорошо! – голос в трубке стал еще суше и противнее. – Когда придете, не звоните – внучка спит, дверь будет открыта.

Романов выскочил из здания телецентра в тот момент, когда съемочная группа программы «Криминальный репортаж» заканчивала погрузку аппаратуры. Сел на соседнее с Малявиным сиденье и, уткнувшись лбом в боковое стекло, предался приятным размышлениям о судьбах поэтов.

«Как часто для того, чтобы заявить о себе в полный голос, поэтам недостает сущего пустяка! – думал он, глядя на то, как за окном со скоростью газели проносится вечерний город. – Взять хотя бы мой случай: не попадись в один прекрасный день мои стихи на глаза Харякину – не положил бы он их на музыку и не выпустил бы ставший популярным музыкальный альбом. Не выпустил бы Харякин ставший популярным музыкальный альбом – не стали бы кандидаты в губернаторы цитировать его по телевизору. Не стали бы кандидаты в губернаторы цитировать его по телевизору – Элеонора не разрешила бы встречаться с сыном, а Январский так и продолжал бы до самой смерти издавать себя одного, как будто во всем городе не существует других поэтов… Так в чем, спрашивается, первопричина? В мастерстве и в таланте поэта, или в случае, имя которому – судьба».

И тут Романов без связи с предыдущими рассуждениями вдруг подумал: «А не рано ли я радуюсь?»

От мысли о том, что Январский пригласил его к себе не для того, чтобы обсудить выход нового сборника стихов, а для чего-то другого, не имеющего отношения к его профессиональной деятельности, Романову стало дурно. Он заворочался на узком сиденье «Газели» и, закрыв глаза, принялся убеждать себя в том, что никаких других общих дел у него и у главного редактора книжного издательства нет и быть не может.

* * *

Тротуары и вся проезжая часть улицы перед Дворцом спорта были заполнены движущимся в едином направлении людьми. Медленно рассекая толпу, микроавтобус со съемочной группой задел бампером одного неосторожного болельщика, коснулся зеркалом другого, уперся в третьего, после чего остановился в километре от автостоянки и заглох.

Романов вышел из автомобиля. По краям проспекта Физкультурника ровными рядами стояли серые пятиэтажки, возле Дворца спорта, на месте работавшего по выходным дням вещевого рынка, толпился народ, а за Дворцом, там, где когда-то во времена его юности рос березовый лесок, виднелись остроконечные крыши новых высоток.

– Где тут Сочинский переулок, не подскажете? – обратился он к проходившей мимо пожилой женщине с авоськой.

Женщина замедлила шаг. Подняла свободную руку, на которую тут же наткнулся спешащий паренек, обмотанный шарфом с символикой местной хоккейной команды, беззлобно выругалась и, указывая в сторону Дворца спорта, сказала, что переулок Сочинский находится сразу за стадионом.

Романов поблагодарил женщину. Подошел к Малявину, пожал ему руку и, пообещав встретиться в самое ближайшее время, через секунду влился в поток спешащих на хоккейный матч болельщиков.

Только болельщиков ли? Послушав то, о чем говорят шагающие рядом люди, Романов понял, что, возможно, ошибался, считая тех, кто посещает хоккей болельщиками. За то время, что он шел к Дворцу спорта, никто вокруг него даже словом не обмолвился о предстоящем матче с «Металлургом» – все говорили только о Демиурге с Пиратом, вспоминали сделанные ими ходы, возмущались бездействием властей и открыто надеялись на то, что станут свидетелями очередного убийства известного человека.

Внезапно впереди себя Романов увидел сына в компании подростков. Василий приподнялся на цыпочки и громко окликнул его.

Игорь повернул голову. Заметив отца, снял шапку и замахал ею. Крикнул во весь голос:

– Папа, привет! Иди ко мне!

Наталкиваясь и расталкивая стоящих на пути прохожих, Романов пробился к мальчику. Обнял его за плечо и спросил, что он здесь делает.

– Идем скорее! – Боясь отстать от ушедших вперед товарищей, Игорь схватил отца за руку и потащил за собой. Захлебываясь от восторга, он стал рассказывать ему о Пирате, потопившем двухпалубный корабль Демиурга, о Демиурге, вынужденном в ответ убить известного в городе человека, о координатах сбитого корабля, соответствующих расположению Дворца спорта, и о самом Дворце спорта – месте предстоящего убийства.

Закончив рассказ, спросил папу: все ли тот понял.

Папа понял. Но далеко не всё. Так, например, он не понял: почему Игорь оказался там, где должно произойти убийство. А главное: куда смотрит Элеонора.

– А мама знает, где ты находишься? Неужели она не волнуется за тебя?

Игорь в ответ снисходительно похлопал отца по плечу и сказал о том, что у мамы нет ни малейшего повода для волнения, поскольку…

– Убивать-то будут начальника!

Будут убивать начальника!

Влажный февральский воздух, казалось, был пропитан ожиданием этого события. Толпы народа со всех сторон города стекались к Дворцу спорта, переполняя забитую до отказа площадь. Несмотря на отсутствие билетов, никто даже не думал расходиться. Люди шумели, смеялись, травили анекдоты про маньяков и одновременно, глядя по сторонам, жадно высматривали тех, кого можно было причислить к потенциальным жертвам Демиурга. Милиционеры, обнаружив человека, одетого в дорогое пальто и пыжиковую шапку, пристально вглядывались в его лицо, силясь вспомнить: не видели ли где раньше, а если видели – не принадлежит ли оно известной в городе личности. При этом никто: ни простые зрители, ни милиция, ни люди в хорошей одежде – ни минуты не стояли на месте. Все двигались, толкались, мешали друг другу – все находились в постоянном поиске того единственного места, откуда посчастливится наблюдать за убийством начальника.

«Бедные люди! – думал Романов, глядя на это столпотворение со стороны. – И ведь по большому счету они не виноваты в том, что им хочется стать свидетелями преступления! Им просто никто вовремя не объяснил, что жизнь чужого человека – это часть их собственной жизни, а смерть…»

Романов хотел было добавить: «часть собственной смерти», но решил, что в таком варианте фраза становится слишком мудреной, если не сказать глупой. Выкинув ее из головы, попрощался с сыном и быстрым шагом обогнул Дворец спорта. Прошел мимо пустой хоккейной коробки, и там, между коробкой и автобусной остановкой, увидел небольшую улочку, застроенную новыми красивыми зданиями. Прочитав на фасаде первого из них: «Сочинский переулок», на втором – табличку с номером четыре, Романов перешел дорогу и вошел в первый подъезд дома номер пять. Поднялся на второй этаж и, следуя указаниям хозяина не звонить, осторожно толкнул дверь третьей квартиры. Вошел в широкую прихожую, вытер ноги о расстеленный на пороге половик и… получил удар сзади по затылку.

Раскинув руки, Романов упал навзничь и потерял сознание.

«А за окном всё те же: ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века, всё будет так, исхода нет… Да, да, всё верно: если нет исхода, то все города мира от Петербурга до Мухосранска становятся похожими друг на друга, как две стены одной тюрьмы. И там и там, должно быть, одинаково тоскливо».