Поганое поле. Том второй. Возвращение - Александр Цзи

глаз, чтобы не проткнуть яблоки. Клинок то и дело скрежетал о края орбит, и меня передергивало. Иногда подступала тошнота, но я сказал себе, что не оторвусь от процедуры, даже если меня будет выворачивать наизнанку.

Урод не вонял и вовсе почти ничем не пах, разве очень слабо – чем-то пряным, с кислинкой. Запах мог показаться приятным, если не знать, от кого он исходит. Люди куда зловоннее...

Я подхватил пальцами мокрый и склизский комок и положил в банку, затем второй. Тщательно закрыл крышку.

“И как такая мерзость могла породить ребенка от человеческой женщины?” – подумалось мне.

Третий Урод напал, когда я выпрямился. Я срезал его очередью и, выдохнув, вышел из боевого режима.

Некоторое время стоял, прислушиваясь к тишине и всматриваясь в В-токи. Три Урода превратились в три трупа, а глаза лежат в банке. Можно и передохнуть.

Сзади зашелестели стебли травы – если бы не обостренные в край чувства, я бы в жизни ничего не услышал.

Я обернулся и “увидел”, как безглазый медленно, отрывистыми движениями поднимается на ноги. Из бока с ножевыми отверстиями стекала жижа, шаги его были неуверенными и неловкими, как у вдрызг пьяного человека, но он шел прямо на меня!

Тот, которого я застрелил сразу после первого, тоже поднимался. Из раззявленной пасти (это было мое воображение или обострившееся восприятие В-токов?) вырывалось тихое хрипение. Третий пока еще лежал в траве бесформенной грудой, но начинал шевелиться.

– Олесь? – раздался позади хрипловатый женский голос. Это была Люция.

Я словно проснулся. Сорвавшись с места, я огромными скачками понесся назад в лагерь, рискуя сломать себе ноги или шею.

Когда я был совсем рядом от лагеря, с гулом вспыхнул костер, которого до этого совсем не было видно. В него будто солярки подлили. Языки пламени вознеслись выше человеческого роста в звездную высь, озарив круг в несколько метров в диаметре.

Я зажмурился, потом оглянулся. Уроды (или зомби?) пропали из виду.

Отщепенцы как ни в чем не бывало сидели на поваленном стволе дерева возле костра и что-то жевали, запивая из деревянных кружек.

Только Люция стояла и оглядывала меня с жалостью.

– Бедный Олесь... Как тебя порезали-то...

Я опустил взор. Рубашка насквозь пропиталась моей и чужой кровью. В свете костра она выглядела как черные пятна с маслянистым блеском. Щека у меня была изрядно исполосована когтями, но я пока не мог оценить степень урона. На нетвердых ногах я подошел к Джерому и протянул заляпанную банку. Смотреть внутрь не хотелось.

Седой Отщепенец взял банку без малейшей брезгливости, поглядел на нее и покачал головой.

– Чего ты ждал, когда забрал глаза? Не знал, что Урода просто так не убить в ночи?

Ноги у меня все-таки подогнулись, и я опустился прямо на траву. Усевшись по-турецки, я положил на колени автомат и нервно хихикнул:

– Они что, бля, зомби?

Отщепенцы переглянулись. Не поняли, что я имею в виду на тру-русском. Джером объяснил:

– Их убивает только яркий свет. Это Погань, нежить, что обитает на земле по своим законам. Законам потустороннего мира, а не нашего. Твой безглазый вновь отрастит глаза и... может быть, придет за ними!

Он заржал, как лошадь, остальные подхватили смех, в том числе и я. От пережитого меня колбасило так, что надо было срочно выплеснуть эмоции. Я не представлял, шутит он или говорит серьезно. Раньше и не представлял, что Уроды – это что-то вроде нежити, которая регенерирует после сильных ран.

– Уроды, между прочим, самые слабые из всей Погани, – заявил Алихан, отбросив в сторону обглоданную косточку, поковыряв пальцем в зубах, а потом – этим же пальцем – в носу.

Его перебила Люция, которая стояла за моей спиной и, вероятно, сдерживалась, чтобы не сделать мне массаж плечей:

– Однако Испытание он прошел.

***

С посвящением меня в таинства Вед Форм проволочек не последовало. Скорее, наоборот. Медленные и несобранные Отщепенцы ускорились так, что я не успевал за событиями и при помощи апгрейда.

В становище мы примчались с такой скоростью, будто за нами гнались все Уроды Поганого поля. После слов Джерома, что Урод явится за своими глазами, я и впрямь постоянно озирался, хотя и понимал, что это глупая шуточка. Я еще не отошел от битвы, в жилах бурлил адреналин, и ни о каком спокойствии речи не шло.

В становище всюду горели факелы, и слуги зажигали еще. Видимо, кто-то из советников приказал это сделать хитрым магическим способом, на расстоянии. Иначе откуда им знать, что мы возвращаемся?

Когда меня провели в шатер Совета, я сообразил, что посвящать меня намерены прямо сию минуту, не дав возможности умыться.

Судя по взглядам слуг, я выглядел так себе. Весь в крови, своей и чужой, с распоротой щекой, которую жгло болью после того, как исчезло онемение, с болтающимся на груди автоматом и диким выражением лица. Если у Уродов ядовитые когти, или достаточно грязные, чтобы заразить меня какой-нибудь гадостью, мне хана в этом краю, где не слыхали об антибиотиках. Но советники, включая Люцию, не беспокоились, а я был слишком возбужден, чтобы серьезно задуматься о такой вещи.

В шатре горели свечи – много свечей. Было светло, как если бы пространство освещала мощная лампа.

Меня, плохо соображающего, посадили на подушку у столика, Джером сел напротив. Слуги принесли бутыль с прозрачной жидкостью, запах которой не оставлял сомнений: алкоголь и очень крепкий, почти спирт. Поставили возле бутыля и банки с глазами Урода деревянную шкатулку с изящным узором в виде ромбовидных глаз. Похожий Знак я уже видел на ладони Викентия. Джером открыл шкатулку и вынул деревянный стилус с несколькими иглами. Вероятно, такими приборами набивали татухи в далекой древности.

– Когда будешь колдовать, что выставляешь вперед? – спросил Джером.

До меня не сразу дошло, что он имеет в виду. Потом понял и выставил вперед кулак с перстнями.

– Сюда? – указал стилусом (или как эта штука называется?) на костяшки пальцев Джером.

Тату на пальцах в эпоху буржуев, если верить моей ложной памяти после квеста, ассоциировалось с паханами на зоне и прочей им подобной братией. Но в начале двадцать первого века стало модным набивать художественное тату и на пальцах, и это не означало, что человек побывал в местах не столь отдаленных. Я где-то читал (или мне приглючилось, что читал?), что тату на пальцах быстро стираются, и закатал рукав на левой руке, подставив Джерому внешнюю сторону предплечья.

Старый Отщепенец кивнул