Таинственный Хранитель - Иван Рассадников

– О чём же? – снова спросила Агриппина и сама рассмеялась. – Правда, ну и вопросы у меня… Подумать только, – она подняла на Андрея глаза, – я у тебя спрашиваю, о чём мне думать…

– Знаешь, в этом что-то есть, – не без юмора отозвался он. – Можешь для разнообразия поразмышлять о загадках старой Гатчины…

– Пожалуй. И о твоём призраке… Чует сердце моё, дело там нечисто… Только знаешь что, Андрюша?

– Не знаю, конечно. – Он снова улыбнулся. Это ее невольное «Андрюша» затопило его душу невыразимым теплом и счастьем, так что возникла небольшая пауза. Наконец он спросил: – А, собственно, что?

– Давай мы вместе об этом подумаем, только потом… А сейчас… – Она запнулась. – Ой, я наверно такие глупости болтаю…

– Нет, нет, продолжай…

– Сейчас… – Девушка начала заново, и вновь осеклась. Помолчала.

– Поцелуй меня, – наконец произнесла она.

– А сейчас я тебя поцелую, – одновременно с ней сказал Андрей.

«Боже мой, зачем они нужны, слова эти», – думал каждый из них. Их руки сплелись, губы соединились в поцелуе – сладком-сладком, медовом, нежном, – электрическая искра пробежала по их телам и заставила трепетать.

– Ты… проводишь меня до дома? – спросила Агриппина, когда они наконец смогли оторваться друг от друга. Ее вопрос прозвучал как утверждение.

– Конечно, – ответил Андрей.

– До подъезда? – спросила Агриппина.

– Разумеется, – ответил Андрей.

– До квартиры? – спросила Агриппина.

– На руках донесу. – Голос его дрогнул.

– На руках?

– На руках. Не веришь?

– Не верю! – задорно рассмеялась она.

И он нёс её на руках, и она, обхватив шею его – крепкокрепко, – улыбалась в полумраке подъезда счастливо и загадочно, а когда у самой двери квартиры ноги её опять коснулись пола, она поцеловала его – нежно и долго – это был их второй поцелуй.

– После такого, мой рыцарь, я не могу не пригласить вас на чашку чая, кофе или томатного сока – на ваш выбор. Я просто обязана пригласить вас, и меня расстроит, если вы…

– Тесс… – Андрей закрыл ей рот ладонью. – Принимаю любые ваши условия, прекрасная дама…

Они вошли в квартиру, но успели лишь запереть дверь и зажечь свет в прихожей – как третий поцелуй настиг их, соединяя в одно и, одновременно, отрезая от внешнего мира, от всего того, что окружало и заботило их до, – и что после будет волновать их и подстерегать.

Между до и после исчезло время. Лишь ночь – безумная чаровница – колдовала над ними, и луна – румяная, круглая, лишь с крохотной щербинкой, несла их друг в друге, и они тонули друг в друге, и умирали, и воскресали, а вернее сказать, всякий раз рождались заново.

– Слушай… Я… тебя…лю…

– Знаю-знаю…

– Нет, ты ещё не знаешь… Слова не главное…

– А что главное?

– Тут, – рука легла на грудь, слева, где сердце.

– А что там?

– Ты.

– А у меня – ты.

Поцелуи – маковый цвет любви. Ночь цвела неоновыми огнями города, взрывалась невидимыми фейерверками ликующей любви. К далёким планетам уносились волшебные искры горящих страстью сердец. Падучими звёздами чертили небо метеоры.

К престолу Всевышнего возносятся молитвы любящих: Бог есть Любовь!

На кафедре Андрей появился лишь к обеду. Коридоры гудели, как растревоженный улей, – с утра, наконец, вывесили расписание занятий и, прознав про это, студенты устроили к стенду настоящее паломничество. Альма-матер была рада им всем и каждому в отдельности; отдохнувшие и загоревшие, возникали они на крыльце, проходили в вестибюль, поднимались по лестницам, по привычке пересчитывая ступеньки «от и до» и затем растекались по аудиториям – юноши и девушки готовые к новым свершениям (и каким!), тем более что до сессии ещё слишком далеко, а стало быть, все учебные заботы могут расцениваться как приятные и не слишком обременительные.

Научный руководитель в целом одобрил направление исследований, выбранное Андреем в качестве «каркаса», рассматривавшим метаморфозы классицизма через призму исторического романтизма, а последний оценивая с позиций Большого Стиля, венчающего искусство эпохи модерна. Решив пошутить, профессор долго щурился, словно выискивая в воздухе кабинета приметы иного стиля, а потом спросил:

– А что бы вам, голубчик, не рассмотреть Модерн как предтечу Постмодерна? Вот это проект так проект – возьмите артефакты любой эпохи и рассмотрите их в… хм-хм… неожиданном контексте – и сразу в дамки! Уменьшенная копия Михайловского замка, будь она выполнена из… хм… нестандартного материала, – профессор сделал паузу, посмотрел лукаво, да так, что Андрею примерно стало ясно, что за «нестандартный материал» имеет в виду мэтр. – Сразу читается контекст бренности всего сущего, «где стол был яств…» – и далее по тексту.

Посмеялись.

Заодно Андрей выяснил своё расписание – уже со следующей недели придётся начинать занятия, четыре группы – всё по-старому, да плюс лекционный спецкурс. Придётся мотаться. Совмещать работу над диссертацией с преподаванием будет сложновато, да что поделаешь? – Ничего смертельного он в этом не видел. А, если что-то пойдёт не так, как должно – можно переиграть, причём как в сторону увеличения, так и уменьшения учебной нагрузки.

Около пяти часов вечера Андрей уже вернулся в Гатчину, для экономии времени он предпочёл автобус и от «Московской», слава богу, не угодив в пробку, добрался до Большого дворца за сорок минут.

Пока, мягко пружиня на рессорах, автобус нёс его к Гатчине, он почти всю дорогу безмятежно дремал, предаваясь приятным видениям, в которых прошедшая ночь играла главную роль. Однако затем в его безмятежное состояние стали вторгаться «несвоевременные» мысли, нарушившие его душевное спокойствие. Андрей вспоминал те два вечера, когда в галерее ему являлось Нечто; если первую встречу с привидением легко можно было списать на усталость, помноженную на ночную атмосферу дворца, что вполне возможно каким-то образом ввело его в изменённое состояние сознания, то объяснить рационально второе появление призрака – три дня спустя, на том же месте и почти в одно время – был уже не в состоянии.

«На том же месте в тот же час», – подумал он отстранённо и сразу же вспомнил юмористическую ретро-песенку с похожими словами:

Пропел он про себя и поморщился, как от зубной боли – тьфу, пошлятина!

И всё-таки… Что если хотя бы теоретически предположить, что в его видениях заключён некий смысл? Косвенным аргументом «за» служила строчка из Шекспира: «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось…» Ведь Гамлету тоже являлось Нечто – Тень отца…