Невест-то много, я — одна - Милена Завойчинская

Ну а потом... Мальчишеская уличная драка с выяснением, кто круче. Сколько я таких видела за годы детства, и не счесть.

Соблюдая нейтралитет, я ни за кого не болела и не подбадривала. Но изредка громко свистела, если кто-то из мальчишек забывал, что бой ненастоящий и не насмерть, и начинал чересчур яростно мутузить кулаками.

Итогом стали перенервничавшие Гайрас и кучер, на глазах которых голодранцы избивали хозяйского сына, которого они, считай, растят с малолетства. Они периодически вскакивали, чтобы бежать-спасать-жалеть, и лишь мой гневный оклик заставлял усесться обратно и ждать.

Через час с небольшим, посчитав, что на сегодня хватит, я в очередной раз громко засвистела. Как ни странно, меня и услышали, и поняли, и отреагировали как надо. Куча тел развалилась в разные стороны, демонстрируя взмыленных, раскрасневшихся пацанов. У некоторых были расквашены носы, у других подбиты глаза, содраны костяшки на руках, все демонстрировали разной степени порванности рубахи и всклокоченные шевелюры. Кое-кто держался за бок или прихрамывал.

К нам, шмыгая расквашенным благородным носом, доковылял Лекс. Шел он слегка согнувшись и держась за бок.

— Рубашку подними! — строго велела я.

Полюбовалась на целое, но побитое тело, кивнула. Велела задрать штанины. Ноги тоже целы, без переломов и вывихов, но с наливающимися синяками.

Такой же знатный синячище появится и под правым глазом. Еще нос проверила, нет ли перелома, после чего выдала ему носовой платок, чтобы мог вытереть сопли и кровь.

— Нормально, садись, — улыбнулась я Лексинталю.

Тот выдохнул сквозь сжатые зубы и присел на пол экипажа, не пытаясь взобраться внутрь. Утер нос, спрятал испачканный лоскут в карман, помолчал и вдруг начал хохотать.

И что самое поразительное, те, с кем он пару минут назад отчаянно дрался, переглянувшись, присоединились к нему и тоже начали ржать. В том числе Арно.

Вот не впервые такое вижу у парней. Сначала бьют друг друга так, словно от этого зависит их жизнь, а потом вместе пьют, делят последнюю корку или обсуждают девчонок.

Отсмеявшись и успокоившись, главарь уличной мальчишеской команды дохромал до нас и, цыкнув, протянул Лексу руку:

— Ну ты ничо, эльфяк. Годный, хоть и ушастый. Подваливай еще, потолкаемся. Или чо?

— Ты тоже ничо, хоть наглец, каких поискать, — фыркнул тот и крепко ответил на рукопожатие.

— Слышь, цаца, всё пучком будет, — подмигнул мне Арно. — Научим. Завтра подваливайте, еще повеселимся. Ну а потом, как договаривались, по выходным.

— Вот и славно, — продолжая невозмутимо улыбаться, я рассчиталась.

Как мы договорились, один такой учебный бой — десять серебрушек и целебная мазь для особо сильно пострадавших. Но таковых не оказалось, всё в пределах обычной драки. Ну а Лекса мы дома полечим.

— Ужас! — выдохнул Гайрас, когда мы отъехали подальше. Не выдержала душа приставленного к Лексу охранника и няньки. — Давно я так не переживал.

— Да всё нормально. Эрика же у них оружие изъяла. Кстати, не забудь, ты обещала меня научить, — последнее адресовалось уже мне.

Вечер был посвящен обсуждению драк, захватов, подсечек, ударов в нос, как его уберечь и не дать сломать, как увернуться, спасая глаза и зубы. И звучало это примерно так:

— А я его! А он мне! И тут третий! А я ему в живот! И тут мне подножку! А я ему в глаз! А мне сбоку прилетело!

Я улыбалась, слушала, кивала и ахала в нужных местах, позволяла себя поднять и показать на мне захват. Мальчишки неизменны, где бы они ни родились и к какому бы сословию ни принадлежали. Вот какой вывод я сделала.

А маркиз, вернувшись, всё же голову нам оторвет, если увидит своего отпрыска. Пол-лица заплыло синяком, нос распух. На боках и ногах тоже россыпь гематом.

Совсем их убрать за одну ночь мазью невозможно, это по силам лишь сильному целителю и специальным лечебным заклинаниям. Мы так не умели. Но, как могли, Лекса подлатали.

На следующий день, не обращая внимания на сетования Гайраса, мы опять поехали к складам. И снова целый час пацаны развлекались. Оружие я снова у них изъяла, не слушая гневных воплей.

Ах да! Лексинталя приняли тепло, почти как своего. Он даже удостоился дружеских тычков и хлопков по плечам и спине, мол, привет, дружище, как ты там, живой?

Вот всё же хорошо, что синяки не удалось свести до конца, а то бы он слишком выделялся на фоне расцвеченных разными оттенками синего и красного рожиц мальчишек.

А вечером воскресенья, когда мы в гостиной на первом этаже пили горячий шоколад, грызли орешки и заедали птифу́рами[1], приехал его сиятельство. Нарисовался на пороге комнаты и замер в шоке, уставившись на своего изрядно побитого сына с заклеенным пластырем ухом, распухшим красным носом и с уже двумя фингалами под заплывшими в щелочки глазами. Вчерашний синяк уже начал желтеть под воздействием заговоренной мази, а вот сегодняшний просто-таки полыхал ярким цветом.

— Здрасьте, — от неожиданности брякнула я и поперхнулась шоколадом. Тут же отчаянно закашлялась, зажимая рот, и уставилась на своего начальника, лицо которого мало чем отличалось от побитой физиономии его отпрыска.

— О! Ты вернулся! — выпрямился в кресле Лексинталь, с кряхтением встал и, подволакивая ногу, пошел к вернувшемуся отцу. — А ты чего такой нарядный?

— А ты? — кашлянув, спросил лорд Риккардо.

— А, пустяки. Я учусь драться. А то что я, как девчонка? Даже ни одного фингала за свою жизнь не получил.

— Это, я полагаю, тебе сказала Эрика? — мне достался нечитаемый взгляд, и я на всякий случай сползла с дивана и нырнула за его спинку.

— Да-а-а, — блаженно протянул Лекс. — Пап, ты не поверишь! Мы так интересно провели это время! Я дрался с уличными голодранцами из нищих кварталов! А еще я учусь фехтованию у настоящего мастера! Ты бы видел, что он вытворяет со шпагой! И у меня теперь есть стая. А может, и две, я пока не понял.

Я выглянула из-за дивана. Отец и сын стояли, держась за руки в рукопожатии. Мальчишка сиял от восторга, лорд Риккардо, глядя на него из-под рассеченной брови, пытался понять, как ему реагировать.

— То есть у тебя всё хорошо, — решил он наконец. — И ты становишься взрослым.

— Великолепно! В жизни так здо́рово не было. И да, пап. Придется мне спешно взрослеть, ты-то вечно занят, а за Эрикой присматривать надо. Она ведь девчонка, если не мы с тобой, то и пропадет.

— Это она-то пропадет? — издал смешок маркиз и повернул голову ко мне: — Вылезайте, Эри. Я впечатлен, изумлен и ругаться не буду.

— А ужинать будете? И лечиться? — выползая из укрытия, поинтересовалась я.

— Буду. Эрика, велите послать за моим семейным целителем. В отличие от своего сына, я не могу позволить себе ходить с разбитым лицом и явиться на работу с синяками под глазами. А я пока пойду смою с себя грязь.