Во власти чувственного дурмана - Сьюзен Стивенс

– Я могла бы поселиться в каюте для персонала, – произнесла она, наклоняясь над перилами. – В гостевой каюте должен жить тот, кто любит золотые простыни, – сказала она и отклонилась назад, когда стюард отодвинул для нее стул.

– Расслабься и наслаждайся. Садись, – предложил Халид. – Торопиться некуда.

Она подняла голову, посмотрела на него и призналась:

– Мне трудно расслабиться.

– Я знаю, – тихо сказал он.

Милли не могла не пялиться на рот Халида. Она должна образумиться. Но как она это сделает, если ее губы по-прежнему покалывает от поцелуев с ним?

– Неужели тебе не хочется поспать не на раскладушке, застеленной белой простыней? – отвлекая ее, спросил он.

– Если вы затеваете какую-то игру, то я разочарована, – солгала Милли, и ее сердце забилось чаще.

– Я считал тебя амбициозной женщиной, Милли Диллинджер.

– У меня есть амбиции, – подтвердила она, – но я сама решу, что мне надо.

Шейх слабо улыбнулся:

– Значит, ты все-таки выбираешь золотые простыни? – Он пожал плечами и поджал губы.

– Как я понимаю, мне придется чем-то расплатиться с вами за проживание на вашем корабле, – произнесла она.

Ее странный тон спровоцировал у него смех:

– Я уверен, мы сумеем договориться.

– Я говорю о чисто коммерческом расчете, – заверила она.

– И я тоже. А ты подумала о чем-то другом?

Милли стиснула зубы и промолчала.

– И тебе следует знать, что кредитов я не выдаю.

– Это неудачная шутка, ваше величество.

– Я думаю, тебе пора называть меня по имени. Так мне больше нравится.

– Спасибо, но я буду называть вас почтительно: шейх Халид.

Он простонал:

– Я обычный человек.

– Как бы не так, – настаивала она. – Я здесь потому, что я жду, когда вы расскажете мне правду о моей матери, и…

– Что? – спросил он.

– Поездка домой будет долгой и холодной?

Он рассмеялся. Ей нравился его смех.

Милли взвизгнула, когда Халид внезапно смахнул рукой со стола стоявшие там предметы. Потом он прижал ее к прохладной, твердой поверхности.

– А теперь что ты будешь делать? – спросил он.

Она бы рассердилась, если бы не дразнящий огонек в его глазах.

– Отпустите меня, – тихо сказала она.

– А если я откажусь? Что ты сделаешь?

– Я нанесу вам вред коленом.

Он снова рассмеялся:

– Ты даже угрожаешь вежливо.

Она затаила дыхание, когда он растянул губы в улыбке.

– Вы в самом деле настоящий бесстыдник. – У нее пересохло в горле.

– Ты права. Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

Она глубоко вздохнула и призналась:

– Было бы хорошо.

– Хорошо? – Он нахмурился.

– Очень хорошо, – ответила она.

Милли облизнула губы кончиком языка, что выглядело крайне сексуально. Делает ли она это намеренно? Наверняка. Потому что ее взгляд стал лукавым.

– Хотя вы поцеловали меня, я по-прежнему хочу знать правду, – сказала она.

Она говорила так хладнокровно, что Халид восхитился ее силой духа. Ей удавалось ловко объединять дело и удовольствие. Выругавшись на родном языке, Халид выпрямился.

– Ты нарочно меня отвлекаешь? – спросил он.

– Все зависит от того, сколько времени это займет, – пояснила она и слезла со стола.

– Ты играешь с огнем, – произнес он, глядя ей в лицо.

– Я надеюсь, что это так, – согласилась она.

Проведя пальцами сквозь волосы, он начал хохотать:

– Ты самая сдержанная и невыносимая женщина, которую я знаю. Как любовница правящего шейха Халифы, ты будешь вне конкуренции…

– Ваша любовница? – переспросила Милли с таким видом, будто это было ей неприятно. – Забудьте об этом, ваше величество, – выпалила она и покачала головой. – Просто скажите мне то, что мне надо знать, и мы закончим.

– Мы закончим тогда, когда я решу, что мы закончили, – потеряв терпение, рявкнул он.

– Возможно, вы считаете, что я не заслуживаю правды? – Она ощетинилась. – А может быть, вы думаете, что я не выдержу правды? В любом случае вы ошибаетесь.

У Халида никогда не было такой непокорной женщины. И он по-настоящему наслаждался общением с Милли.

Милли испугалась. Одно дело – видеть шейха во сне, и совсем другое – общаться с ним в реальности. Она не станет его любовницей, в этом можно не сомневаться.

– Ты хотела поговорить, – напомнил он, когда они собрали с пола предметы, упавшие со стола. – Давай поговорим?

Внезапно из ее головы вылетели все мысли.

– Вы не должны щадить мои чувства. – Она вдруг осознала, что Халид в самом деле пытается оградить ее от переживаний. – За прошедшие восемь лет я многое повидала.

– Ты рассматриваешь то, что случилось, в черно-белых тонах, – сказал он, пристально глядя на нее.

– Смерть не опишешь оттенками серого.

– Верно, не опишешь, – тихо согласился Халид.

– Моя мать была жертвой. – Милли верила в это безоговорочно. – Пусть в прессе ее называли жалкой алкоголичкой, но для меня она всегда была звездой. И она была моей матерью, и я буду защищать ее имя до последнего вздоха. Если вы что-нибудь знаете о той ночи, что может освободить ее от вины и насмешек, я хочу, чтобы вы мне рассказали. Мою мать обманули: она считала, что выступление на вечеринке вашего брата поможет ей вернуться на сцену. Она жила только сценой…

– У нее была ты.

– Да, но я оставила ее! – виновато воскликнула она. – Ваш брат воспользовался беспомощностью моей матери. Как вы можете так спокойно относиться к этому?

– Ты все еще ненавидишь меня, – пробормотал он.

– Скажите мне то, что изменит мое мнение, – взмолилась она, в глубине души желая, чтобы Халид не был причастен к смерти ее матери.

– В ту ночь твоя мать подвергла тебя опасности, в этом нет сомнений, – сказал он, медленно и решительно качая головой. – Мой брат устраивал специфические вечеринки. Она должна была об этом знать.

– Она никогда не стала бы рисковать моим благополучием.

– Это зависело от того, насколько она отчаялась, не так ли?

– Вы не знали ее так, как ее знала я, – упрямо возразила Милли.

– Она была твоей матерью, и ты ее любила, несмотря ни на что. Я понимаю. И я не стану ничего тебе говорить, если ты не выдержишь правду.