Я не продаюсь - Татьяна Тэя

- Тимур? – она дёргает руку на себя, когда объясняет, что я произнёс имя Инны во сне.

Отшатываюсь, чувствуя, что мне надо уйти из этой клетки, пока я не сделал какую-нибудь хрень, потому что, кажется, я перегнул палку и Томе действительно больно. Она трёт место, где мои пальцы впивались в её кожу.

Мне просто надо успокоиться. Просто надо прийти в себя.

Без Томы.

Но девчонка мне попалась настойчивая. Она выбегает за мной на задний двор, прёт через толпу, расталкивая мешающих ей руками, и следует по пятам, просит притормозить.

Не отвяжется ведь.

Останавливаюсь, и Тома с разбегу влетает мне в спину. Разворачиваюсь, хватаю за запястья, даже встряхиваю. Кажется, легонько. Или не очень. Хрен разберёшь.

- Можно мне побыть одному, - цежу каждое слово отдельно.

- Нет! – твёрдо отрезает Тома, облизывая губы.

Этот жест и её отказ, а ещё рука, вцепившаяся в мой локоть, заземляют. Я снова в здесь и в сейчас. А не в тёмной машине, где воздух пропитан запахами железа и фатальной необратимости.

Тома не требует объяснений сцене на кухне и моей странной реакции, наверное, подсознательно чувствует, что не стоит.

- Тим… - тянет она, и это её короткое мягкое «Тим» ломает.

Она даже моё имя, бля, произносит иначе.

Сгребаю девчонку в охапку, вжимаюсь в неё, и она позволяет мне стиснуть себя гораздо сильнее обычного. Даже не пищит возмущённо.

Ей может не понравиться, когда я заговорю. Сейчас я не тот беззаботный парень, с которым она проводит время вот уже три недели. У которого жизнь течёт без лишних проблем. Всё самое тёмное рвётся наружу. Потому что кто-то вскрыл этот грёбанный ящик Пандоры.

- Поехали, - шепчу ей на ухо, всё ещё крепко обнимая, - хочу свалить отсюда на хрен.

Тим снимает тачку с сигналки, а я хмурюсь.

- Ты выпил. Собираешься сесть за руль?

- Выпил, а не напился. 0,8 промилле допустимо в Англии.

- Хм… а в России?

- А в России ноль, насколько знаю, ну или 0,10, что-то вроде.

Когда за нами захлопываются дверцы машины, повисает тишина. Тим ничего не говорит, даже радио не включает. Мы так и едем… в молчании. Я слушаю своё и его дыхание, а ещё как скрипит оплётка на руле, который Тимур сжимает слишком сильно. Мотор то тихонько урчит, то взрывается рокотом, когда мы стартуем с очередного светофора. Стараюсь не нервничать и посылать мысленно Тиму установку, что всё хорошо.

Что если он газанёт слишком резко или забудет затормозить? Не уверена, что сейчас он вполне осознаёт свои действия.

Он так крепко обнимал меня всего несколько минут назад, что в лёгких воздуха не оставалось, а теперь даже не смотрит. Отгородился бетонной стеной. Даже не знаю, правильно ли сделала, что навязалась с ним? Хотя, наверное, всё-таки правильно.

Не понимаю, что происходит, почему это имя так выморозило его. И сердце всё ещё разрывается от сцены, увиденной на кухне. От блондинки этой грёбанной, хотя умом догоняю, что не она сейчас главное. А Инна… какая-то мифическая и очень важная Инна. Ну, раз уж одно имя её приводит Тимура в практически невменяемое состояние, то точно важная.

Мне хочется дотронуться до него, но не решаюсь. Кажется, ему мои прикосновения пока что не нужны. Если в принципе будут нужны когда-либо. Потому что у меня ощущение, что я сейчас вошла в реку, которую мы оба можем не переплыть. Но если он везёт меня куда-то, наверное, собирается нырнуть. Хотя бы попытаться сделать пару гребков руками в общем направлении? Так ведь?

Мы где-то за городом, и отворотка с трассы через какое-то время превращается в грунтовку, которая действительно приводит нас к низкому берегу реки. Мне даже уже не смешно.

- Там был указатель, - сообщаю, когда Тим глушит мотор, - что это частная территория.

- А мне плевать, - жмёт он плечами. – Я уже был здесь, никто не гнал, - и выходит из машины.

Я хмурюсь, выбираюсь следом. Но не объяснять же ему сейчас, что привод в полицию – последнее, что мне надо в этой жизни. Я не хочу проблем с учебной визой или правом на работу, которое только что получила. Об этом я, конечно, молчу.

Тимур идёт по берегу, попутно выдирает травинку и крутит между пальцами, чтобы через несколько секунд небрежно отбросить и схватиться за новую.

Обняв себя руками, я двигаюсь за ним на заплетающихся ногах. Тонкие каблуки проваливаются в землю, кердык моим модельным туфлям. Но это сейчас меньшее из зол. Порыв внезапного ветра треплет шевелюру Тима, бросает чёлку на глаза, а меня заставляет поёжиться. Я всё-таки в тонком платье, а у воды ночью за городом свежо.

Тим это подмечает, хотя мне кажется, даже не смотрит в мою сторону, стряхивает куртку с плеч и укутывает меня ею. В буквальном смысле так и есть. Потому что я тону в мягком тканевом облаке, пропитанном ароматом табака, парфюма и тела.

- Спасибо, - коротко благодарю.

Тим закуривает, и я молча стою рядом, ожидаю, когда он соберётся с мыслями.

Наступает момент, когда мне кажется, разговора не будет. Похоже, что Тим сейчас развернётся и уедет. Уже даже готовлюсь к такому исходу, но нет, он говорит: коротко, лаконично, отстранённо.

- Ты, наверное, в курсе, что я в Англии с четырнадцати лет?

- Что-то такое слышала, да ты и сам говорил…

- Да-да, - кивает он. – А почему? Знаешь?

- Нет.

- Неужели не искала информацию? – он, прищурившись, даже с какой-то горькой усмешкой поглядывает на меня.

- Не искала, - с чистой совестью отвечаю, потому что так и есть.

«Потому что не успела», - поправляет внутренний голос.

Я действительно не искала информацию о семье и прошлом, а вот его жизнь в Лондоне, тусовки, фоточки из социальных сетей и отчёты с вечеринок – изучила досконально, но ведь он сейчас не про это спрашивает. Так что я не вру.

- Думала, ты сам мне всё расскажешь. Всё, что надо.

- Тома, перестань.

- Что перестань?

- Быть такой идеальной, - ухмыляется он и качает головой.

Мне хочется сказать, что я не идеальна, это правда, но молчу. Боюсь, что одна фраза потянет за собой массу вопросов. Если сегодня ночью откровений, то точно не моих. Я не готова. Пока что нет…

Тим отправляет тлеющий окурок в реку и смотрит, как его уносит течением, прежде чем произнести.

- Инна – это моя двоюродная сестра. У нас разница в семь лет. Была…

- Была?

Сестра? Тиски на сердце чуть ослабевают и собственные подозрения, с помощью которых я накручивала себя почти две недели, кажутся мне ужасно нелепыми. Правда его короткое «была» заставляет меня поёжиться от неприятного холода. Вот, кажется, мы и подобрались к самому «интересному».