Дед. Роман нашего времени - Эдуард Лимонов

Дед воспитал вначале десятки, потом сотни, потом тысячи непокорных, в сумме десятки тысяч. Вырастил зубы дракона, выкормил волчат. Они везде. Взять дело приморских партизан, нашумевшее на всю Россию. Шестеро молодых людей, доведённых до отчаяния беспределом милиционеров, ушли в леса в Приморском крае и стали нападать на милицию. У них главным был нацбол Андрей Сухорада. Дед помнит его, несовершеннолетнего, худенького, как высокий складной нож, и сестрёнку его помнит, той вообще лет двенадцать было. Первое их появление достойно романа какого-нибудь Гюго «Отверженные» или Достоевского. Дед тогда только вышел из тюрьмы. В один из дней Дед находился в бункере, то есть в штаб-квартире партии на 2-й Фрунзенской. Вдруг туда нагрянул сводный отряд офицеров ФСБ, РУБОПа и ещё чёрт знает кого. Чем конкретно был вызван этот рейд, Дед уже не помнит, но в ту осень партия активизировалась, ободрившись выходом вождя из тюрьмы. Был, к примеру, захвачен вагон пассажирского поезда, идущего в Литву, в знак протеста против введения визового режима для проезда через территорию Литвы в Калининград. В ФСБ, видимо, решили, что пора пугнуть партию.

Они тогда обыскали бункер, рыскали везде и увели с собою пленных – всех партийцев, находившихся в тот момент в бункере. Пытались увести и его, запугивали. «Вот я сейчас напишу протокол, что ты на меня с этой железной болванкой набросился, а мои товарищи подтвердят, – говорил ему гнусный молоденький опер, похлопывая по ладони действительно железной болванкой, – и уедешь опять туда, откуда освободился… Вождь!» – добавил он с ненавистью. Дед сказал, что пугать его бессмысленно, он пуганый, он свой последний страх на фронте, в Сербии, оставил, близ местечка Еврейскi Гробi под Сараево, где в атаку ходил на пулемёты, а последнюю щепотку страха оставил в тюрьме строгого режима под городом Энгельсом. Что он никуда не пойдёт, он не может оставить бункер, поскольку твёрдо верит, что вы, «подлота» (он так и сказал – «подлота»), воспользуетесь и подбросите нам патроны либо наркоту. Пошушукавшись, они оставили его одного, уводя пленных. Его задержание вызвало бы шум.

Подходили партийцы, приехал его адвокат. Вот тогда и вышли из глубин бункера мальчик и девочка. Андрей, как складной ножик, и белокурая его сестричка. Они спрятались, оказывается, за большим портретом Че Гевары далеко в глубине бункера. Менты ходили мимо них, один мент даже пытался отодрать портрет, взять его «на память», но его отвлекли другие менты. Дети, сбежав из Приморья, проехали всю Россию и явились в бункер. Сколько было тогда будущему приморскому партизану? Он 1987 года, помнил Дед, потому что его интересовал возраст парня. 16 лет было ему тогда, в 2003-м. Действовали партизаны в лесах с февраля по июнь 2010 года. На счету их четыре нападения на милиционеров. СМИ писали потом, что Сухорада всему научился в бункере НБП. Ну да, там, в бункере, Дед устроил партийную школу. Из этого инкубатора много кого вышло. Они себя ещё покажут. Они намотают ваши кишки на штыки…

После ужина им принесли передачу. Точнее – две. Каждому по два куска мыла, по огромному тюбику Colgate – зубной пасты, по полотенцу. Шоколад, апельсины, по два кружка краковской колбасы. Газеты. Дед поморщился при виде такого расточительства.

– Зачем нам четыре куска мыла?

– Ну пацаны же не знают, что мы в одной хате сидим.

Дед открывал газеты, одну за другой, но все они оказались старыми, предновогодними. А чего он ожидал? Русские СМИ ленивы. Они будут праздновать, до самого 15 января ничего не выйдет. Даже если в стране будет переворот. Журналы, присланные вместе с газетами, как и подобает журналам, были неактуальны и набиты всякими глупыми историями. Лёжа на койках, Дед и Кирилл шуршали газетами. Дед лежал на аккуратно, по-солдатски прибранной койке, а сверху набросил на грудь свой бушлат. Кирилл же валялся в одной рубашке и потёртых синих джинсах, несмотря на то, что он был на пару метров ближе к ледяным батареям и, значит, на пару метров дальше от горячих.

– Тебе не холодно, Кирилл?

– Нет, – беззаботно ответил охранник, – да мне всё равно.

«Молодой, – подумал Дед, – кровь его греет, а меня уже ни хрена не греет. Хотя женщины находят, что у тебя, старый, горячие руки. Огненные даже…»

– Вам свет большой убрать? – голос из-за двери.

– Убрать, убрать! – обрадовался Дед. Большой убрали, врубили ночной. Кирилл же, судя по его взгляду, не очень обрадовался, он бы ещё почитал, но Дед был человек строгих старомодных правил. Жил, как в армии или на зоне. Ложился в десять.

– Не вздыхай. А то все вокруг будут думать, что ты уставший и подавленный человек. Зачем тебе такая репутация?

– Да это привычка у меня такая.

– От вредных привычек нужно избавляться.

Некоторое время они лежали молча.

– Ну как тебе тут? – спросил Дед.

– После обезьянника в ОВД просто отлично.

Кирилл имел за плечами тюремный опыт. Меньший, чем у Деда, но свой год в двух тюрьмах он отсидел. Вначале в «Матросской тишине», а потом в тюрьме на Пресне. В тюрьмах Кирилл был «дорожником», днём спал, а ночью переправлял по верёвкам «малявы».

– Детский сад, конечно, тут, – резюмировал Дед, – но тюрьма. Форму не надо терять. Спокойной ночи!

«О чём это он?» – подумал Кирилл, потом догадался, что от тюрьмы лучше не отвыкать. Быть в форме.

– Приятных сновидений!

Дед подумал, что ему нужно попытаться увидеть его девку. И уснул.

1

Его девка к нему ночью во сне не пришла. Пришли другие, мутанты, составленные из частей женщин, которые отдавали ему свои тела на протяжении жизни. Никакой фривольности они не проявили. Расхаживали, приходили, уходили, почему-то в парижской квартире всё происходило, и только. Параллельный мир ему на что-то указывал, «но не всегда находишься в состоянии, чтобы понять мэссидж», – сказал себе Дед и проснулся точнёхонько за пару минут до подъёма.

Подъём в спецприёмнике зависел от смены. Шумная смена орала у двери благим матом: «Подъём!». Тихая – шептала мимоходом: «Поднимаемся, ребята, поднимаемся», – и шёпот удалялся. Всё совершалось согласно темпераменту начальника смены.

Дед ловко встал, во всяком случае ему показалось, что ловко, извлёк один тюбик зубной пасты, второй припрятал, выбрал себе синее полотенце, потом подумал и взял красное. Повесил его на спинку кровати. Пошёл к комплексу дальняк-раковина и с наслаждением почистил зубы. Умылся. Красное новое полотенце пожалел и вытерся казённым, «вафельным». Всё же он был сыном своего поколения, ребёнком войны, потому вырос бережливый.

Кирилл спал, стащив одеяло на ноги.

Открыли дверь и позвали на завтрак. Кирилл открыл глаза и ошалело не понял, где находится.

– Кашу дают. Вставай! – бодро гаркнул Дед. Он во всех тюрьмах был бодрый, его даже прозвали в Лефортово «Энерджайзер». Кирилл вскочил. Вставил ноги в тапочки, пацаны загнали им одинаковые тапочки в дачке, только у Кирилла 45-го размера, у Деда меньше.