Формальность - Павел Юрьевич Фёдоров

назначить себе что‑нибудь мною заслуженное, то вот я что себе назначаю – даровой обед в Пританее».

Дочитав до конца, восьмой немного подумав, вдруг горько усмехнулся, покачивая головой и глядя куда-то ввысь. В груди опять появилось это тонкое неуловимое чувство грусти и необъяснимого бесконечно далёкого счастья, совсем крохотного, но счастья: «Я здесь… – громко шёпотом сказал он, кому-то вверх, со злостью и решимостью, – слышишь, Ты! Здесь я – вот он…, весь перед тобой…», – потом видимо хотел что-то добавить, но передумал.

Восьмой быстро оделся, намазал мазью ноги и снова забинтовал их, с трудом натянул ботинки. Было больно, но он с абсолютным равнодушием воспринимал её и всё вокруг. Как заведённый он вымылся и вылетел в кухню, ни на кого не обращая внимания взял свою порцию, не разбирая вкуса запихал в себя, как можно больше еды и вернулся в комнату. Он неподвижно сидел на стуле уставившись взглядом в одну точку и ждал звонка.

Стена открылась, они выбежали из пещеры, мороз был лютый. Дышать было трудно, восьмой натянул как можно выше на лицо ворот комбинезона и старался дышать внутрь него, ему это удавалось, ощущая хоть какое-то мнимое тепло. Они бежали в два раза быстрее чем вчера, но мороз пронизывал насквозь и согреться не удавалось. Поев впервые за последние двое суток восьмой чувствовал, что у него появилась энергия. Он бежал не из последних сил, как вчера, а уверенно и чётко, как машина. Они не свернули в сторону озера, а пробежали дальше и стали подниматься по змеевидной дороге всё выше и выше. Километр за километром дорога всё поднималась и поднималась, казалось, что ей не будет конца. Повсюду лежал снег, и они бежали по щиколотку утопая в нём, и всё равно держали как могли строй, хотя измотаны были в конец. Обогнув вершину восьмой увидел далеко внизу маленькое, покрытое льдом, сверкающее на солнце озеро, а дальше за озером в стороне внизу далеко-далеко расстилался перед ними большой город. Восьмой видел только контуры его, он был ровный и круглый, а в самом центре его какое-то очень большое и высокое строение, нити улиц стремились к нему или от него, напоминая паутину. Но сразу же дорога резко свернула в сторону, начался спуск, и все перешли на шаг. Город скрылся за камнями. Спускаясь сверху, восьмой увидел внизу, как на ладони, развилку дорог, откуда вчера они начали расчищать от камней пространство для строительства новой дороги. Но с высоты отчётливо было видно, что она не новая, как он думал вчера, чётко было видно, что там уже раньше проходила дорога, только она сейчас была завалена камнями и угадывались только общие, но чёткие контуры её. Значит, нам надо расчистить от камней, отремонтировать основание и положить сверху новое покрытие, такое же, как то, по которому они сейчас идут. Контуры будущей дороги уходили куда-то в сторону от города, далеко в горы.

Еле живые они добрались до развилки и сразу приступили к работе. Георгий не давал никогда и никому ни секунды на отдых или передышку. Большинство рабочих видимо ещё не смогли полностью восстановить силы за ночь и уже совсем измотались от такого перехода, который они уже проделали. Все еле двигались и скорее напоминали не рабочих, а понурое и неуклюжие передвижение мертвецов, то там, то здесь слышались падения и болезненные вскрики от ударов. Атмосфера была более чем гнетущая, восьмой, как мог, держался, сил пока ему хватало. Они расчищали дорогу от камней и складывали их в большие кучи в стороне. Один рабочий, уложив сверху на груду камней большой плоский камень, стал осторожно спиной спускаться вниз, опираясь руками о камни и повернув голову назад, неожиданно предательский камень соскользнул и с высоты краем упал ему прямо на руку. Раздался сильный треск и истошный крик, все в оцепенении обернувшись смотрели, как тот стоит на коленях и смотрит на свисающую вниз сломанную руку, он был в шоке и видимо не понимал, что произошло. Восьмой всем своим существом резко почувствовал ту боль и то тяжёлое состояние, которое, наверное, испытывал сейчас не только рабочий, но и остальные. Все на какое-то мгновение замерли и только смотрели, не зная, что предпринять. Из-за спин сразу вышел Георгий и спокойно подошёл к рабочему. Не обращая на того никакого внимания, он расстегнул комбинезон и резко стащил рукав с руки, затем одним движением с жутким треском соединил сломанные кости, как соединяют сломанную ножку от стула, и сразу зафиксировал руку жёсткой лангетной, которую перед этим достал из своего кармана, потом натянул рукав комбинезона обратно на руку и застегнул его. Рабочий лежал на камнях без сознания от боли. На всё ушло не более десяти секунд.

– Каждый будет заниматься этим сам, – отрезал Георгий, оставив того лежать на камнях и отходя, как всегда в сторону и исчезая из глаз.

Все были не просто в шоке, а было понятно без слов, что если хочешь остаться целым, позаботься об этом сам. Все снова обречённо приступили к прерванной работе. Когда солнце скрылось за горами и наступила темнота, начался путь домой. Неожиданно строй свернул на перекрёстке не на ту дорогу, по которой они возвращались вчера, а на ту, по которой они сегодня шли утром. Восьмой понял, что живыми им до дому на таком морозе не добраться, просто не хватит сил. Они шли и шли, хотя в гору должны были бежать, но утопая чуть ли не покалено в снегу это было невозможно. Восьмой только не осознанно видел, что кого-то он держит и тащит за собой справа, старается поддержать, чтобы тот не упал – слева. Он шёл, шёл, как в бреду и все равно шёл, когда вдруг неожиданно остановился, как отрезало, больше не было ни капли сил, чтобы сделать хоть шаг. Он тупо упёрся взглядом в стоящий перед глазами туман, и даже не слышал, а только ощущал своё тяжёлое хриплое дыхание и больше ничего. Кто-то взял его руку и положил себе на плечо, и он сделал шаг в никуда, потом ещё один и опять шёл уже без сил и без понимания даже того, что он идёт, движения не было, он потерял ощущение времени, пространства, мысли, чувства – их больше не существовало…, больше не существовало ничего, даже он сам. Восьмой не мог понять и вспомнить, как он очутился в зале, в строю и смотрел в глаза Георгию. В них не было ничего, он не