Нелегкий флирт с удачей - Феликс Разумовский

«Ну, бля, явление Христа народу». Плавно переместившись поближе, Тормоз поймал его взгляд, вытянулся и шаркнул подобострастно ножкой — мол, не соблаговолите ли признать, ваше сиятельство?

— А, ты. — Морозов на мгновение показал прокуренные зубы и, не останавливаясь, сделал знак рукой: — Степан Владимирович, человек по твоей части, присмотрись.

Не обращая больше на Серегу ни малейшего внимания, он резко отвернулся, поправил запонку и скрылся за зеркальными дверями.

Мордовороты-охранники убрались вместе с ним, джип с «мерседесом» отчалили на парковку, и у ступеней входа остались только двое — Тормоз и невысокий мужичок с лысиной во весь череп.

— Пойдем, парень. — Тронув Серегу за рукав, он посмотрел ему в глаза — свинцово, исподлобья, и легонько потянул за собой: — Шевелись, времени мало.

Сам он двигался неуловимо быстро — плавно, без малейшего усилия, будто стелился по земле. Как хищник, идущий по следу.

— Давай сюда. — В темпе миновав фасад, повернули за угол, и, притормозив у служебного входа, лысый забренчал ключами. — Заходи.

Кивнул вскочившему охраннику, сбежал вниз по лестнице и, промчавшись длинным, слабо освещенным коридором, взялся за дверную ручку:

— Ну что, зверье, как настрой?

В нос шибануло потом, вонью носков, застоявшейся мочой, и Тормоз сразу понял, что попал в раздевалку, причем набитую под самую завязку.

— Настрой боевой. — В небольшом, с «шубой» на стенах каземате кучковалось с десяток бойцов. Одни, гоняя конечностями воздух, разминались, другие потихоньку работали на серии, третьи, отсиживая пятую точку, укрепляли медитацией бойцовский дух.

— Шире шаг. — Лысый пересек раздевалку и, толкнув железную дверь, поманил Тормоза за собой: — Заходи, закрой на задвижку.

Это была тренерская. Шкаф, диван, сейф, на столе телефон, по которому, придерживая трубку плечом, беседовал амбалистый мужик. Стены комнаты вместо обоев были обклеены портретами разнообразных членов — Политбюро, Госдумы, всевозможных партий. Членов объединяло одно — глаза их на плакатах были напрочь изрезаны, придавая портретам сходство с зомби. Пахло здесь чуть лучше, чем в раздевалке.

— Добрый вечер, Степан Владимирович. — Ам-бал, сразу замолчав, повесил трубку и, поднявшись, едва не чиркнул черепом по потолку. — Лютый своих уже привел, можно начинать.

— Лады. — Лысый протянул ему руку, кивнул и свирепо покосился на Тормоза. — Слушай, парень, говорю только раз. — Он неожиданно прищурился и метнул черт знает откуда взявшуюся в его руке бритву в глаз экс-премьеру. — Запомни, ты никто и звать тебя никак. Дышать будешь как я скажу, а иначе никак не будешь. — Он на мгновение замолчал, осчастливил лезвием отца перестройки и сплюнул прямо на пол. — Принцип здесь один: входит — кто хочет, выходит — кто может. Для начала стравим тебя с таким же лохом, а там видно будет.

С отвращением скользнул глазами по Серегино-му галстуку, оценил парижские штиблеты и перевел взгляд на амбала:

— Димон, окаблучь его. Сорок пятый.

— Грибка у тебя нет? — Тот мрачно глянул на Прохорова и, швырнув ему под ноги высокие, со шнуровкой «говнодавы», кинул сверху нестираные треники. — Разминайся, дрочи жопу кактусом. Усек?

— Врубился, не дурак. — Насчет спартанской обстановки и грубости в быту Тормоз все понимал правильно — комфорт расслабляет. А боец должен быть голодным, холодным и вонючим — для победы важна не столько сила, сколько злость на весь белый свет.

Подхватив с пола «гады» со штанами, он открыл засов и, шагнув в раздевалку, огляделся в поисках свободного стула. Свободным оказался лишь один, и то условно — на нем лежал черный пояс мастера второго дана. Стиль Кекусин-каратэ. Видать, его хозяин был круче дона Карлеоне — тот требовал всегда отдельный стул для своей шляпы.

— Кушак твой? — На крутизну Тормозу было насрать, так что, заняв плацкарту, он швырнул пояс сразу обозначившемуся крепышу. — Надень, а то штаны потеряешь.

— Ки-и-и-и, — тот много разговаривать не стал и, зажав свою гордость в руке, с ходу щелкнул ею как бичом, — й-а-а-а!

Пояс черной мамбой метнулся Прохорову в глаз, но он успел увернуться, с трудом, так что ухо обожгло мгновенной болью, и уже собрался было показать себя, но не дали.

— Самурай, на выход. — Дверь тренерской открылась, и Дима-бык шагнул к распоясавшемуся каратэ-ке. — Пошли.

«Ладно, пидер, коснется». Прохоров посмотрел в спину обидчика, пристроил-таки свою одежду и принялся снаряжаться — бедные, бедные снежно-белые носки! «Говнодавы» пришлись точно впору — у лысого был глаз-алмаз, а вот треники оказались малы, и, разорвав их по шву, дабы не уподобляться плохому танцору, Тормоз принялся разминаться. Внимания на него никто не обращал — делить пока было нечего. Он уже успел разогреться, поработать на координацию и потянуть все жилы, когда дверь открылась и в сопровождении Быка явился Самурай — лоснящийся от пота, с ободранной скулой, но торжествующий, словно римский триумфатор. «Что ты лыбишься, как параша, сволочь». Расслабляясь, Тормоз начал подбираться к врагу, чтобы вдарить наверняка, но дверь тренерской опять открылась, и в раздевалку высунулся лысый:

— Димон, запускай салапета.

— Пошли. — Амбал подтолкнул Тормоза к выходу и уже в коридоре участливо предупредил: — Ты, парень, не ссы. Если что, убить тебя не дадим, брандспойт у нас что надо.

«В жопу себе его засунь и поверни по часовой стрелке. — Внутренне скрежетнув зубами, Тормоз благодарно улыбнулся: — На хрен мне твоя забота, лучше бы денег дал».

Поднялись по ступеням, миновали предбанник, и, шагнув в открывшийся проход, Серега присвистнул — как в зоопарке, блин! Он оказался в просторной железной клетке, установленной на высоком подиуме. По другую сторону прутьев за накрытыми столиками сыто рыгала почтеннейшая публика. На Тормоза никто не обращал ни малейшего внимания. А чего обращать-то — никому не известный шкаф в рваных штанах, номер его шестнадцатый. Если кто и смотрел на Прохорова с интересом, так это мужичок с брандспойтом. Он занимал пост на крыше клетки и был готов в случае чего пустить струю — охладить не в меру разгорячившихся бойцов.

Тормоза уже ждали — в углу напротив переминался ужасно мускулистый, прямо с конкурса бодибилдеров, мэн и, глядя исподлобья, поигрывал грудными мышцами. Ни дать ни взять Шварценеггер в пору молодости…

— Давай, парень, сломай ему нос. — Димон захлопнул решетчатую дверь, Серега, сорвав дистанцию, проверил неприятеля на вшивость, и началось. Вернее, очень быстро кончилось. Был культурист красив и отважен, а уж силен-то — пахать можно. Ему бы, сердечному, в грузчики податься или в женском клубе стриптиз изображать, так ведь нет, ввязался в драку. А с опущенными руками, расставленными ногами и высоко поднятым подбородком не дерутся. Тем более за деньги. Обманув противника финтом, Тормоз въехал «говнодавом» в беззащитный пах, и только культуриста скрючило, мощно, сколько было силы в ногах, угостил его апперкотом в нос. Попал хорошо…