Подобно Войне за Веру - Лиланд Экстон Модезитт

— Мой техник лежит на верстаке, завернутый в пластик, — заявил Тристин. — Это все, что я мог для него сделать.

— Я передам.

Тристин ждал, переводя взгляд с экранов на порталы из бронестекла. Вид и там и там одинаковый: плоская местность, обломки композитной брони и разбитые стены станции. За ними виднелись преобразующие башни и пустоши. Два солдата возили на тележке вражеские трупы к грузовому трюму на корме транспортера и укладывали их один поверх другого. Оружие противника стаскивали в передний грузовой отсек.

— На станции чисто, лейтенант, — объявил майор. — Подходит команда техников, и скоро вы опять окажетесь в строю.

— Надеюсь.

— До нового нападения. Мерзавцы ревяки. Хорошо бы, если бы мы смогли их начисто извести. Галактика стала бы лучше. Но нет. Политики из Камбрии талдычат, что большая война пожрет нас всех. А сейчас мы не воюем почти. Мы только защищаемся, не так ли? Каждый год ревяки шлют все больше тройдов, и каждый год придумывают все новые трюки. — Рука майора указала на станцию. — Хотят заполучить настоящее владение. Эдакий особнячок. А все, что им требуется, так это купить себе ферму. Заметили, что они оставляют в покое преобразующее хозяйство?

— Заметил.

— Им нужно, чтобы мы сделали за них тяжелую работу, а затем, когда планета станет более-менее подходящей для жизни, они постараются прибрать ее к рукам. Черт… мы сделали здесь достаточно, чтобы без всякой дальнейшей возни с воздухом через поколение-другое атмосфера стала пригодной для дыхания. Ах, паршивцы-пенкосниматели.

Имплантат лейтенанта отключился. Тристин не протестовал.

— Челноки техников идут следом. Будут через несколько минут.

И опять имплантат отключился. Тристин чувствовал себя потерянным. Меж тем майор созывал свою команду, закрывались и герметизировались дверцы грузовых отсеков, а солдаты забирались на борт. Еще до того, как погрузка завершилась, три серых челнока техников остановились, подобрав веера, близ транспортных ворот. Группа высыпала наружу и поспешила на безжизненную станцию. Последнее ранцевое оружие ревяк исчезло в переднем грузовом отсеке, и двери сомкнулись за уборщиком.

— Команда техников подтверждает, что станция будет работать стэна через два. Они предпочитают, чтобы вы указали им на первоочередные задачи.

— Тогда я пойду, — и Тристин встал.

— Мы отбываем на западный рубеж. Там еще одна команда убитых ревяк. И есть сообщение, что они прихватили с собой какой-то неуязвимый для ЭМИ-радара перевозчик. — Майор потряс головой. — С каждым разом у них что-то новое.

Тристин отсоединился и стал спускаться по трем ступенькам.

— Весьма признателен за транспорт и помощь.

— Для этого мы и существуем. Ваши сторожевые посты порядочно разбросаны и уязвимы, несмотря на всю дивную оснастку. — Шлем качнулся. Кивок в скафандре всегда кажется неуклюжим. — Удачи, лейтенант.

— Спасибо, — Тристин вновь ступил на красно-бурую почву Восточной Алой Тройки.

«…есть Бог, и Бога надлежит почитать. Почитание означает вознесение Бога превыше каждого из нас, и литургия часто подчеркивает, что каждый из нас менее чем ничто по сравнению с Божеством. Если это совершается, то, когда мы призываем Бога,

каждый из нас столь незначителен, что можно пожертвовать любым из нас ради нужд Божиих…

А кто вещает от имени Бога? Если весь народ, то, выходит, никто, и тогда Бога нет. Если народ принимает духовенство, то священники приобретают такую силу и власть, которые признают за ними почитающие Бога. Но тогда избранные могут сделать так, что ценность каждого из нас пуще прежнего умалится, и любой может быть изгнан или умереть или быть убит. И все же такая власть не исходит от Божества.

В современной истории и науке ни разу еще не было точно установлено случая, когда Бог явился бы или выказывал бы мощь, приписываемую в ходе истории Божествам. Всегда присутствует Пророк, вещающий от имени Бога. Почему Бог не может говорить сам? Если Бог всемогущ, значит, Он может говорить. Если не может, значит, Он не всемогущ. Часто пророки утверждают, что Бог станет говорить только с избранными, с достойными.

Следует ли людям принимать Бога, который либо слишком бессилен, чтобы говорить, либо слишком лукав, либо слишком скептичен, чтобы являться? Или Бога, который примет только тех, кто проглотит все, что ни выложит Пророк, который лишь утверждает, что Божество существует, без доказательств? И все же люди это делали и наделяли невероятной властью тех, кто говорил от имени Бога.

Еще больше иронии в том, что по мере развития технологии мужчины и женщины достигли могущества, некогда приписываемого Божествам. И все же деистические религии всегда приписывают еще большее могущество своим Богам и явно ищут столь же полного контроля над своими последователями, над денежными средствами этих последователей, а порой даже над их половой и частной жизнью… и многие люди принимают такой контроль даже с энтузиазмом…»

Эко-Тех Диалоги. Пролог.

На станции все еще пахло не только аммиаком и сорняками, но маслом, горячим пластиком и сожженной изоляцией. Тристин кашлянул и вытер нос. Глаза его жгло, а бедро по-прежнему ныло в месте ушиба, вызванного падением с аварийной лесенки.

Он проглотил остатки Подкрепунчика и прочистил горло. Затем во второй раз вызвал Послание, которое ждало его, когда станцию опять подключили.

— Рада слышать, что вы это сделали. И рада, что это вы, а не я, Ультина.

Коротко и грубо. Но приятно знать, что кто-то обратил внимание на его дела, пусть он никогда и не встречался с лейтенантом Ультиной Фрейер. Но послания мало. Ему требовалось с кем-то поговорить, предпочтительно, с женщиной, с кем-то, способным посочувствовать. Медленно дыша, он вошел в публичную аудио-сеть и попытался вызвать Эзилдью. Час назад ее не оказалось на службе.

— Ферналдои.

— Эзилдья, это Тристин. Я буду в Клисине днем в семерицу…

— И странствующий офицер Службы ищет теплого и приятного общества? И столь скромно уведомляет?

— Это офицер, который отбил шесть отрядов ревяк, нахлынувших на его станцию несколько дней назад. Я был малость занят выживанием. — Он попытался, чтобы это прозвучало непринужденно.

— И это на твоей станции сварщики налепили столько заплат, что от старого корпуса ничего не осталось?

— Не так худо. Просто броня, и еще броня, и заменили около тридцати процентов главной системной консоли.

— О… ты шел под номером четыре. У нас немного осталось…

— Прости, что я звоню.

— Тристин, нам выдалась такая долгая восьмерица.

— Знаю, что долгая. А я… мне выпало чудесное время. Я с истинным удовольствием одолел пятьдесят кайев в броне на скутере с неисправной связью, и почти такое же удовольствие получил, когда убили моего техника и взрывом проломили вход на станцию.