Любовью спасены будете... - Андрей Звонков

Носов засмеялся, перегнулся через кресло и, притянув к себе Вилечку за отвороты шинельки, поцеловал.

– Наверное, заразился от тебя и от твоей мамы…

На подстанцию они вернулись точно к одиннадцати и попали в атмосферу невероятного галдежа и возбуждения.

Носов скинул оборудование возле материальной комнаты и обернулся к пробегающему Боре Котову:

– Что случилось?

– В Конькове АТС горит! Вот ребятам повезло, до утра вызовов не будет! – Боря имел в виду тамошнюю подстанцию.

Носов пожал плечами:

– Да уж. А что у нас?

Боря попрыгал на месте.

– Столы ломятся на втором этаже! Извини, мне надо! – И улетел в направлении туалета.

Виктор закинул оборудование на стеллаж, расписался в журналах и пошел наверх.

Морозов был еще на вызове и только что отзвонился. Сразу получил команду возвращаться. Вызовы капали медленно по одному, чем ближе к двенадцати, тем их становилось меньше.

Без пятнадцати двенадцать хлопнула входная дверь, и голос Морозова проорал:

– Эй! Помогите мне!

Выскочившие на крик диспетчеры увидели, что Володя сгибается под тяжестью неимоверного количества полиэтиленовых пакетов, из которых торчали горлышки водочных и шампанских бутылок, куриные ноги, просвечивали оранжевые мандарины и нежно-желтые яблоки гольден. Что еще было в пакетах? Неизвестно, но запах истекал не менее мощный, чем со второго этажа.

– Откуда? – хором спросили диспетчеры.

– На вызове подарили, – ответил Морозов. На диспетчерских лицах отразилось недоверие. – Я серьезно, – подтвердил Володя. – Ну, возьмите сумки-то!

– Но как? – Недоумению не было предела.

– Да сам удивляюсь. – Морозов, разминая натертые тонкими ручками пальцы, рассказал: – Они там ждали гостей, хозяева харчей наготовили, а хозяин выходил с собакой и поскользнулся, да головой о скамейку. В общем, мне его пришлось увезти в нейрохирургию. Праздник у них накрылся. Хозяйка тоже уехала с ним, гости разбежались. А мне отдали все со стола. Так и ехали.

– И бутылки тоже отдали? – недоверчиво спросили диспетчеры.

– Естественно! А на фига нам столько закуски, если пить нечего? Ну, беленькую я домой заберу, а шампанское на стол. Это святое. Ребята собрались?

– Все наверху. Торопись.

Диспетчеры ушли к себе с несколькими сумками.

– Ты не против?

– Да ради бога! – крикнул на бегу Морозов. – А вы подниметесь?

– К двенадцати придем!

Две трети подстанции собрались за столом. Шумели, звенели, хлопали пробками, пенилось и шипело разливаемое по кружкам и чашкам шампанское. Покрывая рокот, поднял голос старший врач:

– Друзья, прошу тишины!

Все замолчали.

– До Нового года осталось десять минут. Давайте проводим старый! Коллеги, врачи и фельдшеры, водители, я буду краток. Год прошел, и нельзя сказать, что был он плох. Но пусть новый будет лучше! – Старший протянул чашку к середине стола. Зазвенели, застучали, чокаясь, кружки и стаканы. У приглушенного телевизора прибавили громкость. С последним ударом курантов к столу подошла диспетчер с пачкой вызовов в руках.

– С Новым годом! – И стала раздавать карточки. За столом расхохотались. Кто-то возмущенно сказал:

– Ну ничего себе? В двенадцать ночи боли в животе! Дня не хватило, чтобы вызвать?!

За столом заметно поредело. Носовская бригада стояла по списку последней, и ее вызов миновал. Костин, дождавшийся резерва, входил в холл с гитарой в руках. Он только что приехал с вызова. Увидев его, новогодний «Огонек», начинавшийся в телевизоре, умолк. Для тех, кто остался за столом, начинался концерт. Сашка пел. Он знал невероятное количество песен. Он пел Дольского, Окуджаву, Егорова, Никитина, Городницкого, Визбора и еще бог знает кого, каких-то неизвестных каэспэшных авторов. «Колокольчик все звучал, переливом трогая…» Он не делал только одного: он не пел на заказ. Все знали: стоило только кому-нибудь попросить его спеть что-нибудь, Сашка пел прошеное и умолкал. Больше ему петь не хотелось. Время от времени он прополаскивал горло глотком шампанского. Прошло два часа, и народ вновь накопился на подстанции, а очередь носовской бригады переместилась на первое место. Носов, под мышкой которого примостилась Вилечка, протянул руку к уставшему Костину.

– Отдохни, Саня. Дай-ка мне.

Костин протянул ему гитару. Виктор чуть отодвинулся от Вилечки, поелозил ногами, устраивая гитару на коленке.

– Это «Воскресенье», – сказал он. И начал: – «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…» – Голос Виктора то поднимался, то опускался до речитатива. – «Подойди скорей поближе, чтобы лучше слышать, если ты еще не слишком пьян…»

Вилечка отодвинулась и удивленно смотрела на Носова, она первый раз слышала, как он поет.

– «О несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви…»

За столом прекратили жевать, диспетчер с карточкой замерла у стола, «…все в этой музыке, ты только улови…» – Он замолчал, перебирая струны, и начал следующий куплет. Все молчали, затаив дыхание, а Носов пел:

– «И ушел, забыв немой футляр, словно был старик сегодня пьян, а мелодия осталась ветерком в листве… еле уловима. О несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви».

Носов замолчал. Тишина сохраняла звучание струн и голоса… Диспетчер вышла из оцепенения, протянув карточку Сашке Гусеву, сказала:

– Ты здорово поешь. А чья песня?

Носов глотнул лимонаду и ответил:

– Никольский. Константин Никольский.

– Я? А почему? – спросил Гусев с набитым салатом ртом. – Носов же передо мной?

Диспетчер ответила серьезно:

– Вызов фельдшерский, съездишь и вернешься, будешь последним.

Гусев разочарованно полез из-за стола.

– Ну вот, всегда так!

Виктор усмехнулся:

– Ничего, Саша… Дальше фронта не пошлют, больше пули не дадут… – процитировал он слышанное где-то выражение. – Я вот о другом думаю. Выходит, я шесть лет на врача учился, чтобы отлично фельдшерскую работу делать?!

За столом оживились. Особенно фельдшеры.

Старший врач, уже собравшийся пойти покемарить, остался.

– А что? Не устраивает?

– Вообще-то да! Не устраивает. – Носов нацедил из заварочного чайника полкружки густой заварки. – За этот год я сто двадцать раз промывал желудок, шинировал, бессчетное число раз делал инъекции в разные места. И я по пальцам могу пересчитать вызовы, где бы мне приходилось в самом деле напрягать мозги, чтобы разобраться в проблемах больного. Я не говорю о реанимационных случаях. Но и они не особо нуждались в моем высшем образовании.