Перстень Екатерины Великой - Наталья Александрова

«Скорая» приехала довольно быстро. Молодой врач послушал сердце, поднял веки, посветил в них фонариком.

В это время в кабинет вошел Петр.

– Что здесь происходит? Что с ней? Что с матерью? – спросил он у Аллы.

Ответил за нее врач:

– Инсульт. Немедленно везем в больницу.

– Но… но она…

Он хотел спросить, выживет ли мать, и не мог произнести эти простые слова. Но врач его и без слов понял – видно, часто ему приходилось отвечать на такие безмолвные вопросы.

– Не знаю, – он пожал плечами, – честное слово, не знаю. Человеческий мозг – невероятно сложное устройство, ничего нельзя сказать с уверенностью.

Когда Елизавету на носилках выносили из кабинета, она вдруг приподнялась и открыла глаза. Лицо ее было перекошено, подбородок дрожал, по нему сползала тонкая ниточка слюны. Увидев сына, она странно, хрипло всхлипнула и попыталась что-то сказать. Однако вышло у нее только какое-то нечленораздельное мычание, что-то вроде «н-не-не-не…».

Едва английский посол покинул покои Екатерины, в дверях снова появилась фрейлина Нелидова. На сей раз вид у нее был еще более таинственный, на щеках играл румянец, глаза блестели.

– Господин Орлов! Просить?

– Обожди! – Фике вскочила, хотела позвать камеристку, но передумала, сама взяла ручное зеркало в серебряной оправе, оглядела себя, осталась недовольна: после причиненного мужем расстройства лицо было еще бледно. Похлопала себя по щекам, поправила парик, одернула платье и только тогда позволила:

– Зови!

Тут же вошел Орлов, блестящий гвардейский офицер – высокий, широкоплечий, с живыми яркими глазами. Быстро подошел, поцеловал руку. Взгляд его при этом задержался на новом перстне. Отпустив руку, поднял глаза на принцессу:

– Благополучны ли вы, Ваше Высочество? Ваши ясные глазоньки красны – не плакали ли вы?

– Этот жестокий человек, мой муж, довел меня до слез, – призналась Фике. – Впрочем, не будем о нем. Скажи лучше, мой друг, благополучен ли ты сам? Мне передавали, что ты сильно проигрался…

– Ох, правда ваша! – Орлов развел руками. – Знаете, как говорят – не везет в карты, значит, повезет в любви! Так что намедни я и правда много проиграл, не знаю, что и делать!

– Не беспокойся, мой друг! – Фике улыбнулась. – В этом горе я тебе помогу. Сколько, говоришь, ты проиграл?

– Много… восемь тысяч.

– Не беда, – Фике открыла бюро. – И вот еще, мой друг. Передай от меня денег тем бравым офицерам, о которых ты давеча говорил, да скажи – мол, Екатерина Алексеевна велела за нее молиться.

– Непременно исполню, Ваше Высочество! – Орлов снова потянулся к ее руке.

– Обожди, – Фике покосилась на дверь, понизила голос. – Тут больно много шпионов. Так и норовят подслушать, подглядеть да передать государыне. Ты лучше, мой друг, приходи нынче ночью, после полуночи. Авдотья тебя проведет…

Ночью в покои Екатерины Алексеевны вбежала Авдотья Нелидова, простоволосая, в накидке, наброшенной поверх ночной сорочки, со свечой в руке. Остановившись посреди спальни, приоткрыла рот, но не решалась заговорить. Фике приподнялась на кровати, прикрыла одеялом лежащего рядом мужчину, раздраженно прошипела:

– Что пришла? Что смотришь? Коли вошла, так говори, чего надо, не стой столбом!

– Ваше Высочество, неладно во дворце! – отвечала Нелидова свистящим испуганным шепотом. – Шум, люди ходят, огни горят… как бы чего не вышло!

– Вот как? – Фике повернулась к Орлову. – Правда, дружок, лучше тебе уйти от греха. Ежели что случилось, так тебе нужно быть при своем полку.

Григорий Орлов выбрался из кровати, натянул исподние, собрал ворох одежды. Прежде чем покинуть спальню, склонился поцеловать, но Фике отмахнулась:

– Иди, дружок, иди, после увидимся!

Он кивнул и вслед за Нелидовой прошел в примыкающую к спальне гардеробную. Там он оделся, и Авдотья потайным ходом вывела его из дворца.

Теперь Фике и сама слышала шум, доносящийся из покоев государыни.

Вскоре поблизости раздались шаги многих людей, дверь покоя отворилась, на пороге стоял придворный из свиты наследника – тот, которого она давеча встретила в покоях мужа.

– Что такое? – воскликнула Фике, сев в постели и делая заспанное лицо. – Как ты смеешь входить ко мне в такой час?

– Ваше Высочество… государь просит вас сей же час непременно пожаловать!

– Что ты несешь? – насупилась Фике. – Какой государь? Говори толком – что стряслось?

– Государыня Елизавета Петровна почила в бозе. Государь Петр Федорович просит вас сей же час пожаловать.

– Вот оно что! – Фике нахмурилась. – Так выйди прочь и вели прислать ко мне камеристок – одеваться!

Перед покоями Петра Федоровича толпились придворные – кто еще не ложился, кто был разбужен и явился небрежно одетый, в разобранном парике. Все шептались или вполголоса переговаривались, нет-нет и оборачиваясь к покоям нового государя. При появлении Фике общий гомон усилился, на нее глядели с любопытством, некоторые низко кланялись, некоторые демонстративно отворачивались. Вдруг двери отворились, в залу вышел незнакомый гвардейский офицер, нашел взглядом Екатерину Алексеевну и проговорил без должного почтения:

– Ваше Высочество, государь просит вас пожаловать.

Фике подчинилась, подумав про себя: коли я – высочество, так он – пока что не государь; а коли он государь, так и меня следует величать соответственно.

Петр Федорович стоял посреди комнаты, одетый в парадный мундир, и поправлял манжету. Чуть в стороне находились несколько приближенных, среди которых Фике узнала графа Апраксина. Совсем рядом с Петром стояла фрейлина Елизавета Воронцова, нескладная и плотная, в бирюзовом платье, шитом серебром, чересчур нарядном для такого позднего часа. На широком лице ее была растерянность, сменяющаяся то тщетно скрываемой радостью, то смущением. При виде Фике она побледнела и отступила в сторону.

– Не пугайся, душа моя, – остановил ее Петр, – не принимай в расчет мою запасную мадам; тебе до нее нет никакого дела.

После этих слов он повернулся к жене и проговорил сухо, таким тоном, каким обыкновенно отчитывают прислугу:

– Долго же вы шли к своему мужу, сударыня. Должно быть, крепко спали.

Екатерина промолчала, и он продолжил:

– Должно быть, вы уж слышали. Государыня императрица нынче ночью скончалась. С этого дня я – самодержец всероссийский. Но вас, сударыня, это не должно беспокоить. Вы будете жить, как жили, в своем крыле дворца.