Дочь убийцы - Джонатан Келлерман

Малкольм, несмотря на все свои достоинства, тоже отличался типичным профессорским стилем и не смог бы увлечь читателя даже описанием столкновения с астероидом.

Для того чтобы непрофессионал обратил внимание на самостоятельный опус Грейс, требовалась мотивация.

И конечно, у Эндрю Тонера она была – ведь он приехал к автору заинтересовавшей его статьи из великого штата Техас.

Когда к ней обращались за помощью пациенты из других городов – не так редко, как можно было бы подумать, – они часто оказывались неисправимыми перфекционистами. Люди, которые могли набрать в «Гугле» «психологическое лечение последствий насилия» и часами читать ссылки.

Посмотрим, права ли она насчет мистера Эндрю Тонера.

Грейс прошла по пустому коридору, служившему для пациентов чем-то вроде декомпрессионного туннеля, улыбнулась и открыла дверь в приемную.

Перед ней сидел Роджер, мужчина, с которым она бездумно трахалась вчера вечером и от которого избавилась, получив удовольствие.

Теперь ей от него не избавиться. Никак.

Он посмотрел на нее и как будто съежился.

Он. О, боже! Доктор Блейдс лихорадочно пыталась понять смысл происходящего. В результате… ничего.

Роджер/Эндрю тоже пребывал не в лучшем состоянии. Он остался сидеть с журналом на коленях, челюсть у него отвисла, а лицо стало мертвенно-бледным. Грейс почувствовала, что у нее непроизвольно открывается рот.

Копировать пациента? Раньше она такого за собой не замечала. Что происходит?

Уверенная улыбка, с которой она вошла в комнату, сменилась другой – застывшей, непроизвольной, идиотской. Врач заставила себя сомкнуть губы, не зная, что теперь выражает ее лицо.

Она чувствовала себя неуклюжей, неживой, словно восковая кукла. Она не знала, что сказать. Но даже если б ей удалось найти слова, они застряли бы в ее стиснутом спазмами горле.

Роджер/Эндрю, неотрывно смотревший на нее, шевельнул губами. Наружу вышел какой-то жалкий мышиный писк.

Блейдс бросило в жар. Потом в холод.

Эндрю и Грейс.

Роджер и Хелен.

Он тоже назвался чужим именем.

Руки и ноги психотерапевта стали ледяными.

Из окна донесся громкий звук. Мимо проехала машина с неисправным глушителем.

Обрадовавшись хоть какому-то отвлечению, Грейс стала ждать нового шума. Ничего. Она не могла сдвинуться с места. Словно парализованная.

Эта была новая ситуация, незнакомая, пугающе незнакомая.

Доктор вся взмокла. Поры ее кожи раскрылись. Капельки пота стекали из подмышек по грудной клетке.

Она никогда не потела.

Теперь ее грудь словно сдавило обручем, и ей стало тяжело дышать. Как будто огромный зверь уселся на ее диафрагму.

Эндрю Тонер смотрел на нее во все глаза. А она – на него. Два беспомощных… обидчика?

Нет, нет, нет, она сильнее этого! Решение есть всегда.

Но оно не находилось.

Глупая девчонка.

красныйкрасныйкрасныйкрасный…

Грейс продолжала стоять в дверном проеме. Эндрю Тонер продолжал сидеть.

Оба погружались в океан стыда.

И снова он первым обрел дар речи.

– Боже мой… – хрипло пробормотал мужчина.

«Если Бог существует, он теперь покатывается от хохота», – подумала Грейс.

Ее ответ был блестящим:

– Ну…

Почему она это сказала?

Что она могла сказать?

Глупая девчонка. Нет-нет-нет, я умная!

И я никому не причинила зла намеренно.

Ни на йоту не веря в это, женщина призвала на помощь весь свой разум и заставила себя посмотреть прямо в красивые голубые глаза Эндрю из Сан-Антонио, штат Техас. Человека, который приехал к ней потому, что она могла сказать ему что-то ценное о… Та же твидовая спортивная куртка и мятые брюки цвета хаки, что и вчера вечером.

Рубашка другая.

Похоже, он чистоплотен. Да какая, к черту, разница!

Блейдс с трудом набрала воздух в непослушные легкие. Подумала, как сформулировать извинение.

Но он опять опередил ее:

– Мне очень жаль.

Ему-то за что извиняться?

– Вам лучше войти, – сказала Грейс.

Клиент не пошевелился.

– Правда. Это не конец света, – попыталась убедить его врач. – Мы должны это преодолеть.

Движимая надеждой и отчаянием, она направилась к себе в кабинет.

За спиной у нее послышались шаги.

Он идет. Подчиняется указаниям.

Как вчера вечером.

В пять с половиной лет Грейс уже умела хорошо прятаться.

В маленьком доме на колесах не было ниш или укромных уголков, а для входа и выхода служила одна дверь, и поэтому главным было держаться ближе к стенам. И подальше от чужаков.

По возможности так, чтобы ее нельзя было достать рукой.

Она не могла выразить это понятие словами, но узнала о зоне досягаемости рукой посредством синяков, ссадин, разбитого носа и потери одного зуба. Молочного зуба, когда рука Ардиса метнулась к лицу Доди, но сочетание травки, виски и злости сбили ему прицел, и костяшки его пальцев угодили в рот дочери. Было очень больно.

Она не плакала. Грейс вообще не была плаксой, и кроме того, она не хотела, чтобы ее заметили. Тогда она ела шоколадное мороженое на палочке, уронила его и наклонилась, чтобы поднять.

Ардис тоже пострадал от удара. Он тряс рукой и вопил от боли.

Доди расхохоталась, чем еще больше разозлила сожителя, который снова бросился на нее. Она уклонилась и принялась насмехаться над ним, а он совсем рассвирепел и ударил ее наотмашь – после таких ударов лицо Доди распухало, а на следующий день становилось иссиня-черным.

Но Блейдс потерял равновесие и рухнул на пол, а Доди отделалась царапиной, которую оставил его ноготь.

«Теперь он всегда бьет кулаком, – подумала Грейс. – Они оба такие глупые».

Увлеченные дракой, они не замечали девочку, которая забилась в самый дальний угол. Ее кровь смешивалась с шоколадным мороженым, образуя тошнотворную жижу, которая стекала по ее лицу.

Во рту было очень больно, но Грейс, естественно, молчала. Когда жалуешься, становится еще хуже, потому что они – особенно Доди – могут разозлиться на тебя.

Она старалась думать о чем-то приятном, не связанном с болью.

Иногда девочка вспоминала телевизионные шоу, которые она смотрела, или книги, которые читала в детском саду. Иногда представляла, что чужаки исчезли. Например, в этот раз.