Татарские писатели Крыма - Юсуф Болат

невредимым домой.

Мы встретимся снова с тобою,

Мой нежный цветок полевой.

Перевод Б. Макарова.

У МАВЗОЛЕЯ

По Красной площади задумчиво брожу.

Над шумным городом — бездонный небосклон.

Со скорбью в сердце грустно я гляжу

На мавзолей, где Ленин погребен.

Сюда все улицы московские ведут.

Здесь бесконечное течение людей.

Я в их потоке медленно иду.

Передо мной — гранитный мавзолей.

Мне глаз не отвести от мрамора его.

Затихла вдруг любимая Москва.

И кажется, Ильич попрежнему живой.

И слышу я великие слова.

И я пишу о том, как мой народ

Идет взглянуть на красный мавзолей.

Неся твой факел радостно вперед,

Мы все идем дорогою твоей.

Народы родины в работе и в бою

Стремятся быть такими же, как ты.

Ты не узнал бы родину свою.

Воплощены в ней все твои мечты.

По ленинским путям без Ленина идем.

Во всем я чувствую и силу и размах.

Мы знамя Ленина со Сталиным несем

В своих уверенных и крепнущих руках.

По Красной площади задумчиво брожу.

Над шумным городом — бездонный небосклон.

Воспрянув, я взволнованно гляжу

На мавзолей, где Ленин погребен.

Перевод Б. Макарова.

Ибраим Бахшиш

СТИХИ

АЛУПКА

Волны мчатся, как всадники,

Скалы просятся ввысь,

А домишки — рядами

По холмам разбрелись.

Край, увитый цветами,

Вешний, розовый сад;

Здесь — цветут виноградники,

Там — платаны шумят.

Древним тайнам причастная,

Закипает шумна,

Окликает прохожих,

Запевает волна:

«Помню годы ненастные, —

В сердце боль затая,

Песни дней непогожих

Пела некогда я.

«Словно туча свинцовая,

Шли года надо мной,

И владели агаи[28]

Несравненной страной.

И дворец Воронцова я

На крутом берегу

Увидала,

            роняя

Жемчуга — на бегу.

«Лев, из камня изваянный,

Возлежал у крыльца,

Скалы тешили взоры

За оградой дворца.

Для большого хозяина

Нужно много земли:

Скарб свой нищенский в горы

Бедняки унесли».

Ходит облачко хрупкое

В золотой вышине,

И могучий Ай-Петри

Отвечает волне:

«Я стою над Алупкою,

Мне отсюда видней,

Долети же при ветре

До вершины моей!

«Ты услышишь ликующий,

Дальний говор земной,

Точно розы июня,

Дни цветут над страной.

Я тебе покажу еще

Сквозь вечерний туман —

В серебре полнолунья

Засиявший фонтан.

«Погляди же:

                    Розарии

Рвутся в каждую дверь;

Ты надменного бая

Не увидишь теперь.

Песни отжили старые —

Так скажи, для чего ж

Ты, волна голубая.

О минувшем поешь?

«К благовонной акации,

Чуть весна расцвела,

Из колхозного улья

Вылетает пчела.

Над табачной плантацией,

Над садами —

                  Гляди!

Пролетая, блеснули

Золотые дожди.

«А когда к санаториям

Льнет вечерняя тьма,

Листья шепчутся в парке

И звенит хайтарма,

Молодые татарки

Созывают подруг,

Входят юноши, вторя им,

В их смеющийся круг.

«Слышу поступь тяжелую,

То гремят поезда:

Горожане,

               сельчане

Едут в гости сюда.

Дай же мне обещанье,

Что — вольна и шумна —

Грянешь

             песню веселую,

Голубая волна!»

Перевод А. Тарковского.

АЙШЕ

Цветы излучали вокруг аромат,

Гремел соловьями разбуженный сад,

И в час, когда солнце катилось в закат,

Тебя я увидел, Айше.

Привыкшая к зною, ветрам и труду,

Ты с песней плоды собирала в саду,

С восторгом взглянув на твою красоту,

Тебя полюбил я, Айше.

Твой лоб украшали колечки кудрей,

Под ними раскинулись дуги бровей,

А щеки — весенней зари розовей,

Улыбчивая Айше.

В садах ли, в безбрежном раздолии нив

Звенит твоих солнечных песен разлив,

Твой юный, горячий в работе порыв

Меня вдохновляет, Айше.

Так будь же хорошей подругою мне,

Чтоб вместе на жизненном полотне

Ткать счастья узоры любимой стране,

Моя дорогая Айше.

Перевод М. Грунина.

Энан Алимов

ГОРЛИЦА МАШЕТ КРЫЛОМ

Рассказ

Меня разбудил гром, сильный раскатистый июньский гром. До этого сквозь мутную дрему я слышал какой-то мерный, баюкающий шум: шел дождь, тяжелые капли монотонно стучались в окно и крышу.

Я нехотя открыл глаза и посмотрел на окно. Перед тусклыми, вспотевшими стеклами проносились вихри водяной пыли, кружились и падали. Через город на запад шла гроза: огненные змеи молний стремительно чертили небо, словно кто-то большой, разгневанный стегал облака оранжевой плеткой, и умирали. Через несколько секунд после этого по крыше дома тот же разгневанный гигант катал из стороны в сторону огромный жестяной барабан, наполненный адским громыханием.

Однообразный, нудный шум дождя и постоянно повторяющиеся раскаты грома давили на веки, голова клонилась к подушке. Последнее, что я увидел, вновь погружаясь в дремоту, были сумеречные тени, наполнившие комнату, и огненный хлыст, взметнувшийся в далеком небе. Это был полусон, сладкий и болезненный. При каждом ударе грома я, тревожно вздрагивая, силился открыть слипающиеся веки, но слабость серой птицей накидывала на мою голову теплое крыло и я, бессильный сопротивляться, больной и побежденный, послушно плыл к каким-то плоским, темным берегам.

Ах, эта серая птица! Сколько дней уже она стерегла мой сон, выжидала и надеялась! Стоило мне только уснуть или нарочно смежить веки, она неслышно влетала в комнату, плавно садилась у моего изголовья, и, расправив крылья, замирала, как каменная. Чего она ждала?

Последние дни я жил в полусне, не живой и не мертвый, слабый и задавленный огромным теплым крылом. Целый месяц до этого