Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

– Какой мой земляк? – не понял Георгий.

Хмельная заторможенность мешала ему, и он безуспешно пытался с ней справиться.

– А что, у тебя так много знаменитых земляков? – поинтересовалась Марфа. – По-моему, кроме Чехова, никого.

– А-а!.. – хмыкнул Георгий. – Нет, еще Модест Чайковский был.

И тут же удивился, даже сквозь тупой хмель. Конечно, он слышал о Чехове постоянно, как слышал о нем любой житель Таганрога и уж тем более ученик школы его имени. В старой части города было множество домов, на которых висели мемориальные доски: «Здесь жил прототип Ионыча… Беликова…» И все-таки Чехов был для Георгия почти абстракцией. Ну, жил такой умный человек сто лет назад, писал хорошие рассказы. Он-то здесь при чем?

А Марфа говорила о Чехове так, как будто он был по меньшей мере знакомым ее родителей! И откуда она знает про эти «скрипеть-рипеть» и про таганрогский выговор?

– Тебе бы учительницей быть, – поморщился Георгий.

– С тобой пообщаешься – можно даже воспитательницей в детском саду, – не осталась в долгу Марфа. – Руки у него чешутся! Читал бы лучше побольше, а то сидит тут, слезы льет в стакан. Ты перестаешь быть мне интересен, – отчеканила она, глядя Георгию прямо в глаза. – А вести с тобой душеспасительные беседы – поищи дурочку.

Она залпом допила коньяк и встала. Глаза ее сердито блестели, выбившаяся прядь совсем закрыла порозовевшую щеку.

– Ну, погоди… – пробормотал Георгий. – П-погоди, я тебя провожу…

– Если ты собираешься ныть всю дорогу, то не надо, – фыркнула Марфа. – Да и вообще не надо. Я сама дойду.

Она взяла с соседнего стула свою шубку и не оглядываясь пошла к лестнице. Георгий все-таки вышел вслед за ней из буфета, на ходу натягивая куртку.

Марфу он догнал уже на улице, на углу Дома кино. Она шла быстро, а Георгий – медленно. Но при этом они шли рядом, потому что ему хватало одного шага, чтобы пройти расстояние, для которого ей требовалось три. Он только покачивался слегка и старался, чтобы Марфа этого не заметила. Впрочем, было скользко, поэтому его нетвердая походка не очень бросалась в глаза.

Было не только скользко, но и холодно. После долгой теплой осени декабрь казался просто лютым. Васильевская улица выглядела очарованным лесом – деревья были покрыты колким инеем, а проезжая часть напоминала санный путь. Георгию вдруг показалось, что он идет по Москве каких-то давних времен. В вечернем морозном тумане сглаживались современные очертания домов, блестели и переливались окна, и мир вокруг выглядел рождественским, счастливым, бодрым…

Если бы не два года на Дальнем Востоке, для него совсем невыносимы были бы московские холода. А так – он все-таки привык. Но голова у него мгновенно замерзла, по ушам и щекам побежали морозные мурашки. Он посмотрел на Марфу. Она надела капюшон, глаза ее сбоку не были видны, но ему почему-то показалось, что ее гнев немного поостыл на морозе.

Сразу же выяснилось, что показалось напрасно.

– Ну, чего ты так пыхнула? – примирительно произнес Георгий. – Мне же просто некому про все это рассказать…

– А почему ты вообще решил, что об этом надо кому-то рассказывать? – тут же откликнулась она. – Твои сомнительные страдания неизвестно о чем – это твое личное дело. Лучше бы ты поучился не выглядеть идиотом.

– Как? – Георгий даже приостановился от удивления. – П-почему я… идиотом?..

– Да уж это тебе лучше знать, почему, – пожала плечами Марфа. – Вот объясни мне, пожалуйста, почему в пятнадцатиградусный мороз ты напялил эту дурацкую куртку, которую и в дождь-то можно надевать только с закрытыми глазами?

Георгий почувствовал, что сейчас покраснеет, несмотря на то, что, вообще-то, не имел такой привычки. Марфа и на этот раз попала в больное место.

Кожаную «косуху» он носил зимой потому, что стеснялся надевать теплый кожух. Георгий быстро понял, что и «косуха» – не самая элегантная одежда. Но она хоть не так бросалась в глаза и ее можно было считать эпатажем, на который так падки были студенты-киношники. А грязно-желто-белый кожух хоть и был теплым, но выглядел так, словно Георгий собирался запрягать коня или торговать пирожками у вокзала.

Однажды он заглянул на вещевой рынок в Тушино, приценился к дубленкам и понял, что даже если купит самую дешевую, то на это уйдут все деньги, отложенные за год фотографирования таганрогских свадеб, и жить в Москве будет уже не на что. Да еще этот рост его… Попробуй найди на такой дешевую одежду!

– Слушай, ну это совсем уже! – Георгий остановился посреди улицы, и Марфа невольно тоже остановилась, повернулась к нему. – Ты хоть что-нибудь когда-нибудь стыдишься говорить? Или ты думаешь, у всех есть деньги на такие шубки?

Короткая Марфина шубка была такая же, как вся ее одежда – неброская, изящная и, сразу понятно, очень дорогая. Светло-кофейный, даже на вид мягкий мех почему-то находился внутри, а наружная поверхность была матовая, нежная. Когда Георгий впервые увидел эту шубку, то вспомнил Марфину косыночку с едва заметным автографом на уголке.

– Думаю, деньги есть не у всех, – спокойно отчеканила Марфа. – У тебя, например, нет и не скоро будут. Но ведь нормальный человек не должен этого стесняться, как же ты не понимаешь! Какой-то полушубок я на тебе видела. Вот и носи его, а не зарабатывай бронхит ради дешевого понта! Тебе, Герочка, – добавила она уже спокойнее, – еще так многому надо научиться, что съемки на камеру – не дело первой необходимости. Все, дальше не провожай, – сказала она. – Я уже пришла. Мне надо с одним человеком встретиться.

Они незаметно дошли до угла Васильевской и Тверской.

– Может, я подожду? – совсем уж глупо спросил Георгий.

– Нет, – покачала головой Марфа. – Ему надо со мной поговорить, это надолго.

– Ему? – Георгий сам не понимал, что и зачем плетет его пьяный язык. – А тебе?

– И мне тоже, – кивнула она. – Мне даже больше, чем ему. Но это тебя не касается.

Что можно было после этого сказать? Георгий повернулся и, скользя и спотыкаясь, пошел по Тверской к метро.

На следующее утро у него впервые болела голова. Вставать было неохота, на лекции идти – тем более. И вообще было тошно – то ли из-за похмелья, то ли из-за вчерашнего разговора с Марфой.

«Хватит! – решил Георгий, стоя под ледяным душем и морщась от острых струй, хлещущих по больной голове. – Чего я должен все это слушать? Воспитательница в детском саду! Чехов у нее, видите ли, правильно к себе отнесся… Много она понимает в Чехове! Да и вообще… в талантах».

Он вспомнил, что сегодня в малом просмотровом зале будут показывать «Похитителей велосипедов», и это немного взбодрило его. Георгий еще не видел этого фильма, потому что ни в одном таганрогском прокате не нашлось кассеты с таким раритетом. Но то, что он читал об итальянском неореализме, будоражило его воображение и подхлестывало любопытство.