К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

Как сложилась ваша судьба? Неужели правда то, что вы все эти годы провели во Франции, не выехав за границу ни на день?

Я невесело улыбнулась.

— Да, Роза, да. Хотя, когда я говорю это, мне самой не верится.

Она смотрела на меня с нескрываемым уважением.

— Должно быть, у Господа Бога на вас особые планы. Подумать только! Как ужасно погибла принцесса де Ламбаль. А ведь вы были к королеве куда ближе, нежели она. И я могу понять…

— Что? — переспросила я, заметив, что она не спешит договорить.

— Могу понять, почему господин де Талейран так выделяет вас.

— Выделяет из кого?

— О, да ведь вокруг него, как известно, крутится целый женский гарем.

— Не слышала о таком, — призналась я искренне.

— Уверяю вас! Он окружен обожательницами. Чуть ли не каждая вернувшаяся из эмиграции герцогиня — его поклонница. Мадам де Люинь, принцесса де Водемон…

— А вы откуда знаете, Роза? — спросила я. — Он направляет их к вам?

— Ну да! Я так понимаю, примеряет на роль звезды парижского света. Ох, мало найдется таких интриганов, как он! — Она метнула на меня пытливый взгляд и поспешила добавить: — Надеюсь, это не дойдет до его ушей, потому что он весьма щедрый заказчик, благослови его Господь. Но дамы, которых он присылает, бывают так привередливы!..

Это замечание задело какую-то глубоко женскую струну в моей душе. Привередливость — такое истинно женское качество… До него ли мне было, когда я переживала за мужа, объявленного вне закона? Когда в Сент-Элуа привозили английские ружья? Когда горели Белые Липы? Фасон шляпки, тон румян и пудры, цветы к прическе — это так давно не было моим предметом для раздумий…

— А я уже и забыла, когда была привередлива, — вырвалось у меня.

Мадемуазель Бертен меня успокоила:

— Это обычное дело после революции. Погодите, принцесса, побудете в Париже хотя бы полгода — вновь станете щеголихой. О, наш Париж!.. Это же великий Вавилон. Царство элегантности, куда там Лондону!

Я помнила, что Роза несколько лет провела в Лондоне, и порывалась было задать несколько вопросов касательно жизни там: все-таки мне, возможно, предстояло испробовать ее на вкус… Но портниха не позволила мне вставить ни слова, увлеченная собственными темами.

— По отношению к вам монсеньор — я до сих пор так называю господина епископа Отенского — дал совершенно особые наставления. И его можно понять: вы действительно можете принести ему успех.

Окинув меня уже оценивающим взглядом портнихи, Роза признала:

— Да, вы сохранили великолепную фигуру. Должно быть, у вас отличный супруг. Это часто влияет на женские формы благотворно, поверьте… Мода на завышенные талии идет далеко не всем. Большинство дам в модных платьях без корсетов — как бочонки, право слово! Нет, нынешний крой — только для стройных и длинноногих. А вы с вашей внешностью… вы можете носить какие угодно фасоны. И цвета. Вам пойдут даже сложные оттенки. Шоколадный, оранжевый, цвет фуксии — все это можете надевать со смелостью. Вот только розовый я бы вам не предложила. Он поблекнет на фоне ваших черных глаз…

Роза Бертен много лет вращалась в аристократических кругах, но ничто не смогло искоренить ее простонародной привычки болтать и сплетничать. Я не останавливала ее, потому что мне и вправду нужно было узнать много нового о Париже. Она жила здесь уже год, Талейран помогал ей собирать высокопоставленную клиентуру, поэтому Роза была в курсе многих последних сплетен.

С ее помощью я поняла, что мой друг Морис действительно давно и тщетно ищет среди вернувшихся аристократок ту, которая могла бы стать украшением вновь создаваемого света. Красавицы, ставшие знаменитыми при Директории, вроде ослепительной Терезы Тальен, актрисы Ланж, креолки Фортюнэ Гамелен, были решительно Бонапартом забракованы. Однако ни герцогиня де Люинь, похожая на гренадера, ни престарелая мадам де Монтессон, вдова герцога Орлеанского, ни косноязычная принцесса де Водемон ни в коей мере не могли их заменить.

— В Париж вернулась еще и маркиза де Контад, — щебетала Роза, деловито раскладывая печенье по вазочкам, — она хороша, как ангел, вы, вероятно, помните. И не без средств… Но она так ненавидит Бонапарта, что нечего и думать об ее участии в большом свете. Ее удел — салоны Сен-Жермена. Если б вы знали, как она недавно высмеяла госпожу Леклерк[9]!

— Не знаю даже такой госпожи, — заметила я, невольно засмеявшись.

Роза вытаращила на меня глаза, на которых после слез расплылась краска:

— Господи! Полина Леклерк — младшая сестра первого консула… На всякий прием она вкатывается гордо, как солнце, с желанием всех ослепить красотой. Однако при этом она глупа, как пробка, и не способна связать двух слов в свою защиту… Так вот, стоило маркизе де Контад сказать, слегка кивнув в ее сторону: «Вы видели, как безобразны уши у этой красавицы? Просто два хряща, прилепленных к голове! Право, будь у меня такие уши, я бы велела их себе отрезать!» — как прекрасная Паолетта бросилась вон из салона, едва сдерживая рыдания…

Роза, сама того не понимая, разворачивала передо мной картину столичной действительности. В Париже царило безвкусное смешение старого и нового света, аристократического и революционного высших сословий, поэтому Талейран был полон решимости создать здесь подобие нового двора и отшлифовать его. Как точно высказался об этом мой муж во время нашего недавнего препирательства! Пошатнуть позиции законного короля еще и тем, что французские аристократы переходят на сторону первого консула, — вот общая цель Талейрана и Бонапарта… «Стало быть, эти последние меня считают более сговорчивой, чем маркиза де Контад, — мелькнуло у меня в голове, и от легкой досады я прикусила губу. — Не факт, конечно, что они правы, но они так считают… Хорошо это или плохо? Впрочем, разве я давала где-либо клятву ненавидеть первого консула до гробовой доски?»

По правде говоря, выходка маркизы де Контад казалась мне злобной и особого одобрения в душе не вызвала. Слушая рассказы Розы, я осторожно попыталась направить разговор в более интересное для меня русло:

— Так вы говорите, Терезу Тальен не принимают в Тюильри?

Я надеялась, что, расспрашивая о любовнице Клавьера, выужу какие-либо сведения и о нем самом. Роза снова сделала круглые глаза:

— На порог не пускают! И ее, и мадам Гамелен.

— Кто это? — спросила я как можно спокойнее, допивая шоколад.

— Креолка, родом с Мартиними. Подруга Жозефины Бонапарт. Да они обе, Тереза и Фортюнэ, — ее подруги. Однако первый консул и видеть их не желает возле своей жены.

— Почему?

— Мадам Тальен он открыто называет Мессалиной[10].Никто, дескать, не может упомнить число ее любовников!