Пленительные объятия - Ферн Майклз

Чуть позже Сирена уже стояла на палубе у штурвала, крепко держа его в руках. На своем лице она чувствовала соленое дыхание морского ветра; водяная пыль, приятно покалывала кожу, как пузырьки шампанского, когда подносишь к губам бокал… Да, здесь у Сирены был ее дом. Домом была палуба «Раны», но вскоре Сирене предстояло встретиться лицом к лицу с обществом, так называемым светом. Интересно, отложило ли какой-нибудь отпечаток на ее внешность то печальное обстоятельство, что она лишилась мужа? Отпечаток того, что она презираема, отвергнута, нежеланна? В глазах Сирены появилось ледяное выражение, когда она подумала, что какая-то часть ее души если и не отмерла, то, во всяком случае, надолго затаилась. Неужели ей, красавице Сирене, придется остаток своих дней бороздить моря и океаны? Неужели ей суждено вечно скрываться от людского приговора, словно бесплотному призраку?..

Сирена вела свой корабль в полуобморочном состоянии, почти наугад. Часами она стояла у штурвала, глядя на яркие, посверкивающие в лучах солнца воды Атлантики. С течением времени странное выражение в ее глазах становилось все более заметным. Она никого не подпускала к штурвалу, если погода портилась. Фрау Хольц объясняла Калебу, что Сирена таким образом сама себя наказывает. Юноша понимающе кивал и старался по возможности не попадаться на глаза мачехе. Казалось, всякий раз, когда она замечала Калеба, ей хотелось обрушиться на него с жалобой или укором. Что бы он ни сделал, все было не по вкусу Сирене. Когда она разговаривала с ним или он предлагал ей свою помощь, взгляд ее изумрудно-зеленых глаз становился колким и беззащитным.

Однажды, когда Сирена почти валилась с ног от усталости, Калеб тихо подошел к ней и осторожно проводил в каюту. Неисправимая гордячка наконец-то посмотрела на него с прежней теплотой и, не скрывая слез, мягко заметила:

— Да, ты сын своего отца… Если я кажусь… если тебе тяжело, то… я имею в виду…

— Сирена, не нужно слов, я все понимаю! Мое присутствие непереносимо для тебя. Хорошо, что мы заговорили об этом сейчас, потому что завтра, когда мы будем в Испании, я оставлю тебя там и отправлюсь в Англию. Я тебе говорю об этом, чтобы ты знала, где меня искать, если я вдруг понадоблюсь. Все, о чем я прошу, — это то, чтобы ты перестала считать меня союзником или, напротив, судьей Ригану. Кончилось то время, когда я пытался защитить вас друг от друга. Теперь я буду жить сам по себе. Буду упорно трудиться и, если повезет, в один прекрасный день встречу женщину, похожую на тебя, Сирена, такую же очаровательную и умную. Но я постараюсь, чтобы она любила меня сильнее, чем ты.

— Видишь, я все-таки допускаю, что ты хоть немного, но любишь меня, — добавил Калеб с такой нежностью, что из глаз Сирены заструились потоки слез. — Да и я старался заботиться о тебе. А теперь, — сменил он тон на игривый и беспечный, — признайся, веришь ли ты, что когда-нибудь я повстречаю женщину моей мечты?

— Если такая женщина существует, ты, конечно, найдешь ее. Я желаю, чтобы у тебя все было хорошо, братишка.

— Да, Сирена, насчет Ригана. Я…

— Не беспокойся. Я сделаю все возможное и выживу. Мне доводилось сносить и кое-что похуже. Я начну новую жизнь и, возможно, даже добьюсь счастья. Но я буду скучать по тебе. Помни: этот корабль твой. Я обещала, что ты получишь «Рану», когда достигнешь совершеннолетия. Теперь это время настало. Право на собственность мы утвердим за тобой сразу же после прибытия в Испанию. Конечно, фрау Хольц останется со мной, но команда твоя. Уверена, что все матросы почтут за честь плавать под парусом с тобой.

— Ах, Сирена! Твои люди никогда не покинут тебя. Кроме того, они явно меня недолюбливают. Я не слепой, видел, как многие из них ко мне относятся. Они не понимают, почему твое отношение ко мне внешне переменилось, а я не чувствую себя обязанным объяснять. Нет, они у тебя ребята преданные. А Якоб, например, будет взбешен, если его попытаются разлучить с фрау Хольц. Я слышал, что он сделал ей предложение.

— А, так вот почему она теперь подвивает волосы и одалживается у меня румянами! — Сирена улыбнулась.

— Рад, что ты еще сохранила чувство юмора. Какое-то время я в этом смысле очень за тебя беспокоился. Я должен…

— Тс-с-с, — Сирена приложила палец к губам. — Я тебя прекрасно понимаю. Все, что мне, возможно, удалось сделать для тебя, ты вернул сторицей. Не нужно благодарности. Я только прошу тебя заботиться об этом судне так же, как ты собираешься заботиться о той красивой и умной девушке, которую ищешь. Да, Калеб, у тебя должны быть деньги! В настоящий момент у меня нет ничего, но положение исправится, как только я встречусь с Тео Эстеваном. Возьми мои драгоценности, пожалуйста. Когда-нибудь, в другое время и в другом месте, ты сможешь вернуть мне долг, но пока… пока я настаиваю, — сказала Сирена твердо.

Она невольно оглянулась назад, увидев, что глаза Калеба на миг застлала тусклая, безжизненная пелена.

— Хорошо, мы поговорим позднее, сейчас я должна отдохнуть. Ты можешь забрать все из того ящичка, что под моей койкой. Будь уверен, тебе назовут приличную цену за этот жемчуг, ведь там каждая жемчужина как на подбор!

— Я буду торговаться самым немилосердным образом! — печально улыбнулся Калеб.

— Братишка, милый, сможешь ли когда-нибудь простить меня за мой проступок, когда мы… когда я чуть не…

— Сирена, не нужно никаких извинений, — позволил себе вставить словечко Калеб, в чьих карих глазах светились теперь понимание и любовь. — Все это в прошлом. Для меня сейчас важно лишь то, что ты меня любишь, теперь я знаю это наверняка.

Он обнял ее и крепко прижал к себе, согревая своей любовью и чувствуя, как некий жесткий негнущийся стержень внутри нее наконец-то поддался и немного ослаб, едва Сирена приняла его объятия.

— Сирена, — прошептал юноша, — я знаю, как ужасно и тяжело у тебя на душе, какой потерянной ты должна себя чувствовать. Я знаю, что тебе кажется, будто в твоем сердце не осталось уже ни люби, ни нежности, ни просто теплоты, которые можно было бы отдать ближнему. Так что пока ты просто прими мою любовь. Да, всего лишь прими ее и сохрани в душе, как это естественно для брата с сестрой. Я ничего не требую от тебя, ибо какой же брат не способен просто так любить свою сестру?!

Сирена едва не задохнулась от переполнявших ее чувств. Боже, как хорошо, как тонко понимал ее Калеб! Как он добр!

— Калеб, сейчас я горжусь тобой больше, чем когда-либо! Ты стал мужчиной во всех смыслах. Право же, твоя предупредительность больше той, которой я заслуживаю.

— Замолчи, Сирена! Ты прекрасно знаешь, что заслуживаешь очень и очень многого, гораздо большего, чем я когда-либо смогу тебе дать. Я стал тем, кто я есть, только благодаря тебе. Я жизнью тебе обязан, и мне ничего не нужно, кроме того, чтобы ты и впредь называла меня братом.

Сирена была побеждена.

— Калеб, ты и есть мой брат, мой младший брат, в полном смысле этого слова.

Она горячо обняла юношу, слезы обожгли ей глаза.