Я сделаю это сама - Салма Кальк

Представляете, госпожа Женевьев, у вас тут есть свой дом!

- Какой ещё дом? – пробормотала я, усаживаясь на крыльцо.

- Вроде бы большой, так Пелагея сказала, - радостно вещала Марья. – Нужно завтра сходить и посмотреть!

Ну, посмотреть так посмотреть, что там за дом.

- А каким образом он мой? – не поняла я.

- Ну как же, - вздохнула Марья. – Вы всё-таки не помните. Целительница сказала, что так может быть, потому что бы сильно ударились головой, когда падали. А перед тем ещё и тонули!

- Нет, не помню, - вообще эта Евдокия права, после сотрясения мозга могут быть ещё и не такие провалы в памяти, и если тонуть, то тоже.

Пелагея окинула меня взглядом, в котором ясно читалось: только ещё и беспамятных нам не хватало.

- Даст бог, вспомнишь, - махнула она рукой. – А вот Трезонка-то ваша почему-то не вернулась.

- Что там делать-то столько времени, в лесу! – изумилась Марья.

- В лесу много что делать, - назидательно сказала Пелагея. – И ягоду собирать, и грибы, и шишку бить, и охотиться.

- Только она ничего из того не умеет, - недобро усмехнулась Марья. – Только кляузничать да языком болтать почём зря!

- Жить захочет – научится, - отмахнулась хозяйка. – А если не вернётся – ну так искать её некому, все при деле.

Я ещё переваривала эту информацию – о том, что если я вдруг заблужусь в том самом лесу, то искать меня никто не пойдёт – когда скрипнула калитка и вошла Ортанс Трезон.

Мокрая по колено, башмаки грязные, один чулок спущен и болтается, по чепцу видно, что грязными руками хватала и надевала.

- Вспомнишь, а она тут как тут, - заметила Пелагея. – Где тебя лешие носили весь день, болезная?

- Тебе о том знать не обязательно, - сообщила Ортанс.

- Ошибаешься, - сурово сказала хозяйка. – Отче Наш читай. Мало ли, где ты там была и с кем. И что творила, и что за тобой на мокрой юбке притащилось.

- Что? – нахмурилась та.

- А вот что слышишь. Читай давай, и за крест держись, иначе пойдёшь обратно. Больно мне нужно пускать в дом на закате всякое-разное из лесу!

И так она это сказала, что госпожа Трезон прямо испугалась, и достала из-под рубахи крест, и принялась читать – как умела. Язык оказался вовсе не тем, на котором говорили в Поворотнице, и звучал похоже на латынь.

И примерно со второй фразы я сообразила, что такое она говорит, это и вправду была молитва очень сходного с нужным содержания.

Услышав «Аминь», Пелагея глянула на нас с Марьей.

- Верно она говорила?

- Верно, - кивнули мы обе хором.

- Ладно, проходи. Переоденься только, нечего грязь по дому растаскивать. Да в баню сейчас пойдём, я затопила. А после бани уже и поужинаем.

Известие о бане меня порадовало – помыться нужно. Попариться – так совсем хорошо.

Но напрягла мысль – кого или чего испугалась Пелагея? Что такого могла принести с собой из лесу Ортанс Трезон? И что она там целый день делала?

10. Привидится же

10. Привидится же

Следующее утро я снова встретила с болью, но это была понятная мышечная боль от вчерашнего массажа. Шея и плечи при движении отзывались той самой болью, и даже баня дело не поправила.

О нет, баня была хороша. Совсем простая – каменная печь, горка камней вокруг неё, деревянные полки – и всё. Четыре таза, и ещё один на печке, там горячая вода. Бочка с холодной водой – ополаскиваться. Берёзовые веники.

С веником Пелагея управлялась мастерски – всех нас хорошенько отхлестала, правда, наша Трезон вопила, что это варварство, и что приличные люди так не моются. Ну куда там, ещё как моются. Даже дома есть любители, у которых баня на даче, или в частном доме живут, и баня во дворе стоит. А тут водопровода нет, поэтому баня – наше всё.

А если, как сказал старичок-бурундучок, мне тут теперь всегда жить… то до скончания века только баня, и никак иначе.

Мысли снова вызвали слёзы. Что-то я совсем расклеилась, как так-то? Хватит реветь, дома я столько не реву. И не ревела.

Да кого там волнует, что было дома! Теперь я не дома. Теперь я где-то… в каком-то месте, которое выглядит, как деревенька на берегу Байкала, но ею не является.

- А озеро ваше как называют? – спросила я у Пелагеи.

Мы сидели на лавке в предбаннике, завернувшись в простыни, и пили квас. Квас у неё был отменный, самый такой, какой надо, в меру терпкий, на травах каких-то, и приятно холодный.

- Чего? Какое ещё озеро? Море это, и не нужно его никак обзывать.

- Ладно, море. А имя у моря есть?

- Есть. Святое море.

- И всё? Может быть, ещё как-то зовут?

- Да много как зовут, но нам-то что с того? Всё, кто по берегам живёт, как-то называют.

Море, значит. Святое. Угу, славное море, священный Байкал. Ладно, пусть так.

- А деревня у вас тут давно?

- Давно. Прапрадед мужа моего был среди первых, кто вышел здесь на берег. Бухта удобная, в непогоду можно в ней укрыться от гнева моря-батюшки.

Прапрадед – ничего так, сильно.

- Тихая Гавань это называется, - влезла Трезон.

Причём название она произнесла тоже не по-местному, я это поняла.

- Это пришлецы сверху так зовут, а нам не след, - открестилась Пелагея.

- Кто такие пришлецы сверху? – не поняла я.

- Так солдаты.

- Крепость его величества Людовика, - со значением пояснила Трезон.

Мне что Людовик, что Георг, что ещё кто-нибудь, нет особой разницы. И Пелагее, кажется, тоже – только плечами пожала.

- А почему крепость не на берегу? – продолжала выспрашивать я.

- Потому что зачем на берегу? – не поняла Пелагея. – Враг же не с берега придёт!

- А откуда? – вот ещё только врага не хватало какого-то там!

- С той стороны, - она произнесла это очень тихо, и ещё оглянулась – не подслушал ли кто.

- И кто оттуда