Сказки Волшебной страны - Джон Рональд Руэл Толкин

– И как тебе эта сторона? – продолжал он. – Темная со светлым небом, да? А та была светлая с темным небом… Полная противоположность. Только здесь гораздо меньше настоящего цвета{43} – ну, того, что я зову настоящим цветом: громкого и многозвучного.

Вон, видишь: чуть-чуть мерцает под деревьями? Огнебабочки, алмазные жуки, рубиномотыльки и все такое… Чересчур крошечные, чересчур – как все яркое на этой стороне. И живут ужасно – в соседстве, хм, с совами размером с орла{44}, черными, как смоль, и с воронами, бесчисленными, как воробьи, размером с грифа, и со всеми этими черными пауками… Однако что лично мне здесь меньше всего по нраву, так это бархатистые куцехвостки. Ни перед чем не останавливаются, летают где попало в облаках целыми тучами и не убираются даже с моей дороги. Стоит мне испустить сияние, как они тут как тут и забивают мне всю бороду…

И все же у этой стороны есть свои прелести, юноша, и прежде всего та, что ни один человек и ни один пес с Земли, кроме тебя, не видел ее! Разве что во сне.

Тут Человек внезапно прыгнул в гамак, который, пока он говорил, сплел черный паук, и в одну секунду уснул.

Роверандом сидел в одиночестве и наблюдал за ним, опасливо поглядывая, нет ли поблизости черных пауков. Небольшие мерцающие огоньки, красные, зеленые, золотые и голубые, вспыхивали и передвигались то здесь, то там под темными неподвижными деревьями. Небо было блеклое, со странными звездами над плывущими клочковатыми бархатными облаками. Тысячи соловьев, казалось, заливались еле слышно где-то в долине за ближайшими холмами.

И затем вдруг Роверандом различил звук детских голосов – или эхо эха голосов, – донесшийся до него вместе с внезапным мягким дуновением ветерка. Он выпрямился и залаял так громко, как еще ни разу не лаял с тех пор, как началась наша история.

– О, боже! – вскричал Человек-на-Луне, дико подскочив со сна и вываливаясь из гамака на траву, почти на хвост Роверандому. – Они что, уже прибыли?

– Кто? – спросил Роверандом.

– Если ты их не слышал, так чего же брешешь? – сказал старик. – Пошли. Нам сюда.

Они начали спускаться по длинной тропе под нависшими кустами, отмечаемой слабым свечением камней по сторонам. Тропа уводила все дальше. Кусты сменились пиниями; ночной воздух был напоен ароматом сосны. Затем тропа начала карабкаться вверх, и спустя некоторое время они выбрались на вершину – самую низкую в кольце окруживших их холмов.

Роверандом заглянул вниз, в соседнюю долину, и все соловьи вдруг, словно по сигналу, прекратили петь. В воздухе поплыли детские голоса, ясные и нежные: много-много поющих голосов, сливающихся в единую музыку волшебной песни. Старик и пес дружно бросились вприпрыжку вниз по склону холма. И клянусь, Человек-на-Лyне прямо-таки перелетал со скалы на скалу!

– Давай-давай! – торопил он. – Я – козел бородатый, седой и лохматый, и тебе меня не поймать!

И Роверандому приходилось лететь изо всех сил, чтобы не отставать.

Но вот внезапно перед ними открылся отвесный обрыв, не очень высокий, но гладкий и блестящий, как антрацит. Заглянув за край, Роверандом увидел внизу сад в сумеречном свете{45}. И по мере того как он смотрел, сумерки сменялись мягким сиянием полуденного солнца. Однако он так и не смог обнаружить, откуда исходил свет, заливавший все это скрытое отовсюду место, но абсолютно не проникавший вовне.

Внизу раскинулось множество длинных-предлинных лужаек с фонтанами, и повсюду были видны дети. Одни танцевали, словно в полудреме, другие блуждали, как лунатики, разговаривая сами с собой. Некоторые пробуждались от глубокого сна, иные уже совсем проснулись и бегали, смеясь, толкались, собирали букеты, строили беседки, ловили бабочек, перекидывались мячами, карабкались на деревья… И все они пели.

– Откуда они здесь? – спросил Роверандом, озадаченный и очарованный.

– Из дому, конечно, из постели, – сказал Человек.

– Но как они сюда попали?

– А вот этого тебе никогда не узнать. Тебе крупно повезло – как и любому, кому посчастливилось здесь очутиться, каким бы путем он сюда ни попал. Но дети попадают сюда совсем не так, как ты. Некоторые из них бывают здесь часто, другие редко. Я делаю большую часть их снов. Ну, какую-то часть они, конечно, приносят с собой – как завтрак в школу… Правда, как это ни неприятно, существуют и другие сны – их делают пауки. Но только не в этой долине{46}, и если я не ловлю их за этим занятием. Ну, а теперь пошли, поучаствуем!

Темный обрыв круто уходил вниз. Он был слишком гладким даже для паука, не всякий бы осмелился даже попробовать спуститься. Да и потом, ведь в саду были скрыты сторожевые посты…

…не говоря уже о Человеке-на-Луне, без участия которого все происходящее, в частности, было бы неполным, поскольку все частности в некотором смысле являлись его собственной частью.

И вот теперь он скользил в самый центр этой своей части. Он просто сел и поехал, как на санках – фью-у-у, – прямо в середину толпы детей, с Роверандомом, крутящимся у него на макушке: тот совершенно забыл, что может летать. Или мог – потому что, когда он, наконец, смог твердо встать на ноги, там, внизу, то обнаружил, что у него больше нет крыльев.

– Что эта собачка делает? – спросил Человека один из малышей. Роверандом снова и снова вертелся вокруг себя, как волчок, пытаясь заглянуть за спину.

– Ищет свои крылья, малыш. Он думает, что они стерлись, пока он съезжал вниз, но на самом-то деле они у меня в кармане. Ведь здесь, внизу, крылья запрещены: никто не имеет права покинуть это место без разрешения, правда?