Дом в глухом лесу - Джеффри Барлоу

По природе человек почтенный и скромный, мистер Доггер был не из тех, кто повсюду трубит о своих достоинствах или исключительной образованности; тем не менее так или иначе всякий раз, когда об этом заходила речь (а отчего-то заходила она довольно часто), мистер Доггер делал все, чтобы успокоить и ободрить своих слушателей, уверяя их со снисходительной улыбкой, что заслуга-то, собственно говоря, невеликая – пробиться в блестящие ряды знаменитого Клайвз-инн в Фишмуте; нет-нет, сущие пустяки, даже удивляться нечему; если уж никчемному провинциалишке Тому Доггеру такое удалось, так, значит, тут любой бы справился. Только не считайте, что Том Доггер (он очень любил говорить о себе в третьем лице) в чем-то выше прочих, или умнее прочих, или лучше; он точно тот же никчемный провинциалишка, каким и был всегда, совершенно тот же, безо всякого городского лоску, так что давайте больше не будем об этом – нет-нет, по крайней мере выждем минутку-другую.

Мистер Томас Доггер, как я уже упомянул, устроил юридическую контору прямо в своем коттедже с чудесным видом на озеро и лес («Очаровательный домик, – говаривал он, – любой джентльмен в таком будет рад шляпу повесить»). Под тем же кровом жила его уютная молчунья-жена, которую все называли просто-напросто «миссис Доггер»: маленькая, толстенькая, совершенно невыразительная в том, что касается и лица, и одежды, и, по признанию ее же собственного супруга, абсолютно бесхарактерная. Носила она простенькие полотняные платья, старомодные чепчики и серые хлопчатобумажные шали – все жуть какое безвкусное. С мужними пожеланиями она смирялась без единого слова жалобы, преклоняясь перед его общепризнанной компетентностью в вопросах домашних, финансовых и философских. Никто из соседей толком ее не знал, ибо, если не считать воскресной службы, она редко показывалась за пределами ограды Проспект-Коттеджа, учитывая ее многочисленные обязанности. Пока мистер Доггер занимался юриспруденцией в конторе в одной части дома, в другой части дома миссис Доггер занималась хозяйством. Однако в то время как мистер Доггер был волен покидать контору в любое время дня и ночи (что зачастую и проделывал), у миссис Доггер возможностей отлучиться из дому почти не было.

А еще состоял при мистере Доггере слуга, что-то вроде управляющего, который помогал хозяину и его жене вести дом: долговязый, худой, рассудительный парень по имени Ларком. Волосы его, желтые и жесткие, посередине поделенные на пробор, свисали по обе стороны, точно лохмы швабры. Прибавьте к этому высокий иссохший лоб, торжественно-серьезный взгляд, нос, пожалуй, чуть крупнее, чем хотелось бы, и узкие сжатые губы. Манеры парня отличались той же сдержанной сжатостью и торжественной серьезностью, как и внешность. Свои обязанности в Проспект-Коттедже он исполнял ревностно и на совесть, хотя преданность его мистеру Доггеру не была такой пылкой, как следовало бы ожидать, в силу некоторого несоответствия темпераментов хозяина и слуги. В результате Ларком изыскивал средства и способы оказаться по возможности в распоряжении миссис Доггер, с которой жил не только под одним кровом, но и под единовластным владычеством господина и хозяина сего крова.

В силу постоянного общения помянутый Ларком отчасти перенял у своего нанимателя – неосознанно, конечно! – манеру держаться и прямоту. Скажем, видя, сколь высоким уважением пользуется поверенный в глазах большинства соседей, Ларком, естественно, полагал, что в качестве челядинца персоны столь влиятельной имеет право на такое же уважение со стороны слуг помянутых соседей. Подобная фантазия, разумеется, существовала лишь в собственном его мозгу, ибо в Шильстон-Апкоте Ларком пользовался репутацией в лучшем случае незавидной, и вокруг очага и дубовой стойки косточки ему перемывали со вкусом. По всем отзывам, был он педант и гордец, самодовольный брюзга, зануда и нытик, способный отравить радость всем и каждому, да в придачу еще и зазнайка надутый. Ум у него был короток – не длиннее куцых бриджей, характер вспыльчивый, а собственной внешностью он изрядно гордился, особенно треуголкой с воткнутым в нее пером (он считал, что это – последний писк моды), и формой длинных костлявых ног (столь выгодно оттеняемых яркими хлопчатобумажными чулками), и прочими чудачествами, причем все они несказанно забавляли поселян.

Сам мистер Томас Доггер в Шильстон-Апкоте появлялся нередко. Зачастую, чтобы проветриться и выбросить из головы всяческий юридический мусор вроде исковых заявлений, проектов обвинительного акта, активов и имущественных прав, он отправлялся прогуляться по городу и, радея о сладкозвучии законнического голоса, заглядывал промочить горло в «Деревенский герб» и другие места, где не вовсе не известны сидр, бренди и пиво с хвойным экстрактом. В собрании местных жителей, многие из которых когда-то числились среди его клиентов и, следовательно, приносили немалый доход, мистер Доггер слыл ревностным поборником равноправия. Он был воплощенная справедливость и зачастую убеждал своих сотрапезников в том, что правы-то они, а никчемный провинциалишка Том Доггер наверняка ошибается, при этом давая понять всем и каждому, что справедливо как раз обратное. Он ревностно защищал церковь, почитая себя наперсником молодого викария и его не менее молодой супруги, и о нескольких пустячных дарах в пользу прихода упоминал разве что вскользь, да и то редко (хотя, конечно же, позаботился о том, чтобы весь приход о них знал). Всякий раз, встречая на Нижней улице дитя, мистер Доггер останавливался и отпускал комплимент-другой родителям, хваля многообещающие задатки, уже различимые в юном птенчике, и в то же время умудряясь заронить в сознание отца и матери некоторые опасения насчет того, должно ли, и следует ли, и подобает ли развивать в отпрыске то или иное качество. Ибо в конце-то концов мистер Доггер был профессионалом, воплощением респектабельности, продуктом прославленного Клайвз-инн и, следовательно, знал, о чем говорит; и ежели бы его, никчемного провинциалишку Тома Доггера, и миссис Доггер Провидение благословило собственным чадом, мистер Доггер «бился об заклад», что его дитя сему многообещающему отпрыску в подметки не годилось бы. Затем он испускал глубокий вздох и задумчиво склонял голову, в то время как родители принимались бурно ему сочувствовать, ибо волею Господней союз мистера Доггера и миссис Доггер оставался бесплоден. После чего поверенный чинно уходил, оставляя маменьку с папенькой размышлять о недостатках дитяти, что еще несколько минут назад было воплощением совершенства.

Что до внешности и фигуры мистера Доггера, роста он был выше среднего, прям как палка и наделен недюжинною силой. В выправке его ощущалась перпендикулярность прямо-таки военная, хотя в армии он вовеки не служил. Такой осанкой, смиренно замечал он, судьба наградила его еще в юности, и с тех пор он всячески культивировал это свойство, обучаясь в Фишмуте; ведь Фишмут – центр политики и юриспруденции, а в обеих этих сферах прямая, несгибаемая, крепкая военная стать куда как уместна. Вот так мистер Доггер доверительно делился с собеседниками своими маленькими секретами, рассказывая, как непрестанно занимался самоусовершенствованием, просто-таки рук не покладая; и что слушателям его такое тоже под силу, захоти они только, – ведь смог же чего-то добиться никчемный провинциалишка Том Доггер!

Не менее примечательной составляющей мистера Доггера было его лицо, в общем и целом округлое, особенно в области лба, с солидным подбородком и длинным острым носом; ни усы, ни борода, ни бакенбарды не закрывали его от посторонних взглядов. Глаза его, вследствие долгой юридической шлифовки, были блестящими и глянцевыми и каким-то непостижимым образом подмечали отдельные подробности и явления, вроде бы даже их и не видя. Волосы, по-прежнему густые, почти полностью поседели и крупными волнами накатывали и рассыпались по берегам шеи и воротника.