Триптих откровения - Юрий Андреевич Бацуев

ещё спрашивает? Я имею в виду нашу работу в небольшом посёлке, где мы бурили скважину рядом с озером, в котором купались. Там ещё проходила железная дорога, а за ней возвышались трубы цементного завода.

— Вспоминаю, вспоминаю. Это было недалеко от Тюлькубаса.

— Ты тогда была замужем, — напомнил Игорь. — У тебя было двое маленьких детей. Мы случайно остались в камералке вдвоём. Все ушли на обед. Я прислонил тебя к косяку двери. Мы обнялись, и ты тихо сказала: «где, где?». Тогда мы прижимались друг к другу и целовались. Всё это происходило в спешке, и быстро закончилось. Скрипнула в прихожей дверь, и мы разъединились. На другой день всё повторилось почти точь-в-точь. И главное, ты снова сказала: «где, где?» Признаюсь, после первого раза я не придал значения этим словам. Но, когда они вновь были произнесены, — я растерялся.

— О чём ты говоришь, Игорёк? — удивилась Лина. — Я не могла этого делать. Ты, наверное, путаешь меня с кем-то? Ведь это было более пятидесяти лет назад.

— Ровно пятьдесят два года, — уточнил он. — Я тогда был совсем молод, и, конечно же, не задумывался о том, «где» можно было продолжить наши встречи. Ведь я был беспардонный холостяк, для меня это было легкомысленное увлечение — не более. И когда ты неожиданно появилась в конторе с синяками на лице, я, узнав, что их подсадил тебе твой муж, набросился на него: «Как ты можешь обижать женщину? Какое ты имеешь на то право?» — вызывающе возмущался я, глядя ему прямо в глаза. Еле удалось избежать скандала. Правда, после этих слов я запретил себе с тобой встречаться. И наш роман оборвался.

И всё-таки, какой же я был глупец, не сумел тогда сориентироваться. А ведь можно было затащить тебя туда, где я проживал, и где как раз в обеденный перерыв не было дома ни хозяйки, ни её дочки-школьницы. Ведь я тогда впервые мог ощутить тебя, мою первую зрелую женщину, которая уже имела детей и любовников. До того все мои отношения с девушками были «впопыхах», не было полноценной зримой ласки, когда ощущаешь по- настоящему женщину, и сам отдаёшься весь, утоляя страсть. Твои слова «где?» и ещё раз «где?» не раз возвращали меня мысленно в то время.

— Слушай, ты не выдумал всё это? — вновь усомнилась Лина. — Почему я-то не помню? Знаю, что ты мне нравился, и всё. А тут такие детали. Неужели так всё и было?

— Конечно, было. Ведь я и руку тебе жал в автобусе, потому что вспомнил тот далёкий эпизод. Думал, что и у тебя пробудилась память.

* * *

…На буровой мы каждый занимались своим делом: буровики бурили, Игорь Юльевич следил за работой коронки, а я наблюдал и записывал в журнал изменение породы. Пока проходка совершалась по рыхлым отложениям, проблем не было. И мы с Игорем Юльевичем играли в шахматы, и вели умные разговоры о поэзии. Мы сдружились, и стали называть друг друга по имени, без отчеств. Ему захотелось узнать моё мнение о сочинённых им стихах. Я обратил внимание, что стихи его представляют собой в основном философское осмысление жизни. По крайней мере, те, которые он мне доверил. Наиболее ярко выделялось стихотворение «Исповедь «мизантропа». Слово «мизантроп» он взял в кавычки, как бы отвергая на самом деле своё «человеконенавистничество». Стихи таили не добрую иронию:

Многослойной живой начинкой

Переполнились этажи -

Недоношенные личинки

Строят новую, светлую жизнь.

Разлохмаченные бытом женщины

И плешивые их мужья -

Обездаренная поденщиной

Толчея, толчея, толчея.

И заключает стихотворение совсем недружелюбный вывод:

…Тени гениев — людские толпы:

Массы, винтики, штабеля…

Околпаченных, перемолотых

Ждёт земля, ждёт земля, ждёт земля.

Я сказал Игорю своё мнение о стихах. А чтобы он знал вообще о моём подходе к оценке качества поэтических опусов, пообещал дать ему для прочтения свои две статьи — «Пегас бывает строптивым» и «Где искать мне лиры звуки?..», опубликованные в газете «Вечерняя столица».

— Когда ты прочтёшь эти обзоры поэтической почты, — сказал тогда я, — то и сам сможешь объективно оценить свои творения. Там мои взгляды на поэзию вообще, и доскональные разборки стихов респондентов.

Из записей Игоря Юльевича:

«Я не отношусь к детородным органам как к «сраму». Напротив, эти святые места достойны особого ухода и уважения. Не в пример нам животные «целуют» их друг у друга, обнюхивая и лаская. Это же очаги зарождения всего живого. У животных, как принято считать, нет рассудка, поэтому такое «уважение» дано им от природы, то есть от Бога. А мы, люди, своё невежество и неуважение к природе не должны допускать — напротив, должны одуматься, и вернуться к истоку — изменить отношение к «интимным» местам. Должны их просто содержать в идеальной чистоте и любоваться ими.

У Достоевского было что-то «желательно с грязнатцой», кажется, из рациона извращений Свидригайлова. Но я за то, чтобы не было этой «грязнатцы», да ещё «желательной». Я за чистую духовно-плотскую любовь, за то, чтобы пары радовали друг друга всецело, любовались и восхищались друг другом по-детски чисто, и ласкали непосредственно.

Александр Блок никак не мог согласиться с «плотской» любовью. Говорят, целый год не касался своей жены после венчания. Боготворил, не хотел осквернять, любил духовно. Хотя сам пользовался услугами жриц с панели. Наверное, его поэтическое сердце не чувствовало, каково его жёнушке наблюдать со стороны за его «плотскими» утехами, а самой при этом находиться на «сухом» пайке».

Он и Она

Туманная полоса, вытянутая параллельно простиранию гор, разделила их пополам: верхняя часть, состоящая из горных пиков, словно повисла в воздухе, сверкая на солнце своими снежными вершинами, а нижняя — утопала в изумрудной зелени разлапистых елей, слившихся посредством кустарника с берёзами, боярышником и ярко-красными осинами.

Игорь и Лина сидели на лавочке, на берегу обустроенной горной речки. Приятно пахло только что скошенной травой. День был светлый, солнце ещё не достаточно высоко поднялось над горами, чтобы наступила полуденная жара. Рядом с лавочкой длиннохвостая сорока прыгала под кустом, облепленным белыми цветами. «От чего это она так скачет? — удивился вслух Игорь. И тут сорока, подпрыгнув, схватила клювом белый цветок, потрепала его, но неожиданно отвлеклась, оставила цветок и пошагала прочь от куста. А потом стала выклёвывать что-то из почвы.

— Ты говоришь, что живёшь по линии наименьшего сопротивления, а ты любила кого-нибудь по-настоящему? — спросил Игорь.

— Не знаю, — ответила Лина.

— Чего же ты тогда отдавалась первому-встречному?

— Сама не пойму.

— Ну, значит, ради сиюминутного удовольствия, — заключил Игорь.

— Я думала: раз он