В поисках неприятностей - Энн Грэнджер

— Очень красиво, Эдна! — воскликнула я, но от сигареты все равно отказалась.

Немного приуныв, Эдна вытянула сигарету для себя.

К моему удивлению, у нее оказались и спички: картонная упаковка из тех, которые бесплатно раздают в барах и ресторанах. Видя, как она силится зажечь спичку, я предложила ей свою помощь. Оторвала картонную спичку, чиркнула ею по серной полоске и дала Эдне прикурить.

Перед тем как вернуть ей картонку, я прочла, что на ней было написано. Это были спички из уинчестерского бара. Эдне не понравилось, что я так пристально рассматриваю ее собственность и вообще держу спички в руке. Она выхватила у меня картонку и спрятала вместе с драгоценной пачкой сигарет. Где? Я решила лучше даже не думать. Из ее драных митенок торчали пальцы, изуродованные ревматизмом. Конечно, Эдне уже нельзя жить под открытым небом на кладбище. И все же я живо представила, сколько трудностей ждет того, кто задумает ее переселить. Ей здесь нравилось. Запах от нее шел малоприятный и довольно сильный, и я отодвинулась как можно дальше.

Неподалеку от нас в высокой траве улеглись две кошки и, прищурившись, наблюдали за нами. Еще одна свернулась клубочком и спала на могиле. Рядом с Эдной обычно всегда можно было увидеть нескольких кошек. Видимо, они приняли ее в свою стаю.

Пока Эдна радостно дымила сигаретой, я сообщила, что меня переселяют во временную квартиру.

— Купи домик в Челси, — посоветовала Эдна. — Челси — славное местечко. Какие там устраивают роскошные приемы! Хотя некоторые считают, что там живут прожигатели жизни. — Она хрипло закашлялась, потому что не привыкла курить целые сигареты.

Эдна мысленно унеслась в те времена, когда только начала выезжать в свет — не знаю уж, когда это было. Понятия не имею, сколько ей лет. Мне она всегда казалась невероятно старой.

Я объяснила Эдне, что завишу от местных властей и мне пока нельзя уезжать из своего округа. Она в ответ что-то невнятно пробормотала и принялась рыться в пластиковых пакетах, которые вечно таскала с собой. Дым попал ей в глаза, и она прищурилась. Обычно Эдна обходится окурками, которые собирает в урнах и сточных канавах… Вспомнив новенькую золотистую пачку, я спросила:

— Что, Эдна, решила шикануть? Бычки надоели, теперь ты сигареты покупаешь?

— Он их обронил, — буркнула в ответ Эдна. — И не заметил. А я увидела. И меня он не заметил. Он шел здесь. — Она махнула сигаретой, указывая на тропинку в высокой траве и покосившиеся памятники.

— Кто — он? — Ответ меня не слишком интересовал, я спросила только так, чтобы поддержать разговор. Сегодня Эдна казалась относительно разумной.

— Какой-то молодой хлыщ, — ответила Эдна. — Не местный. Хорошо одетый. Машину он оставил вон там… — На сей раз она ткнула пальцем себе за спину. На соседней улице между домами есть небольшая площадка, куда можно попасть через дыру в ограде. Раньше площадка служила стоянкой для малинового микроавтобуса преподобного Илая. — Не люблю чужаков. Являются ко мне и твердят, что мне больше нельзя здесь оставаться. Ну а где мне тогда жить? И потом, как же кошки? Я всем объясняю, что должна заботиться о кошках. Так что, когда явился этот, я спряталась и стала за ним следить. Сразу поняла, что ничего хорошего от него ждать не приходится.

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

— Откуда ты знаешь, Эдна?

— Он так себя вел. Все время пригибался, вилял между памятниками, как будто не хотел, чтобы его увидели. Так ему не терпелось спрятаться, что меня он просто не заметил. Я стояла вон там. — Она махнула в сторону разросшихся кустов.

Меня не удивило то, что чужак ее не заметил. В грязном пальто непонятного цвета, бесформенная, Безумная Эдна прекрасно сливалась с окружающей местностью. Я часто сама проходила мимо нее и страшно пугалась, когда она со мной здоровалась. Эдна, как и ее кошки, умела сидеть совершенно неподвижно и наблюдать. Я как-то видела, как она сидит на траве в окружении своих подопечных и только моргает, а они моргают в ответ. Иногда мне кажется, что в кошек вселяются души мертвецов, похороненных на этом кладбище. И меня нисколько не удивляет то, что Эдна умеет с ними общаться.

— Эдна, когда, говоришь, ты видела того типа?

— Наверное, вчера… — Эдна подняла на меня мутный взгляд. Для нее все дни были похожи один на другой.

Я спросила ее, видела она незнакомца утром или вечером, но она не помнила. И все же Эдна не до конца утратила связь с окружающей действительностью. Неожиданно она спросила:

— Дорогуша, а правда, что твоя соседка повесилась? — В ее слезящихся глазах мелькнула искра любопытства.

— Правда, Эдна.

Она затянулась сигаретой, глядя куда-то перед собой. Невозможно было понять, о чем она думает. По-моему, она не удивилась и не испугалась. Даже ее любопытство теперь, когда я подтвердила слух, угасло.

Я поняла: бесполезно пытаться что-то выяснить у Безумной Эдны. Вполне возможно, она видела того же типа, что и Ганеш. Но мы никогда не сумеем установить наверняка.

Вдруг Эдна встрепенулась и доверчиво наклонилась ко мне:

— Хочу кое-что тебе показать!

Ненадолго я воспрянула духом. Что еще она нашла?

Напрасно я надеялась!

Она повела меня в угол кладбища и с гордостью показала новорожденных котят, еще слепеньких, которые пищали в потрескавшемся каменном склепе. Надпись на камне увековечивала Джосаю и Хепзибу Уилкинс, которые умерли в течение недели от инфлюэнцы в 1819 году, оставив после себя семнадцать детей. Значит, родители оставили достаточно, чтобы сироты не бедствовали, раз дети смогли соорудить им хороший памятник. А может быть, старшие дети позаботились о младших.

Факт оставался фактом: если о чем-то спросить Эдну, вряд ли получишь вразумительный ответ. Возможно, она — ценный свидетель, а возможно, нет. Ее саму волновали только ее обожаемые кошки. Она все время спрашивала, что будет с ней и с ними, если застройщик все же добьется разрешения на перенос кладбища в другое место.

Я выгребла из карманов всю оставшуюся у меня мелочь, протянула Эдне, и она сунула ее в какое-то потайное место в своем грязном пальто.

— Заходи еще! — пригласила она, когда я встала.

Нам позволили забрать из сквота нашу жалкую мебель. Мы перевезли ее на новую квартиру в несколько приемов. Конечно, не сами, а в фургоне Пателов. Потом с трудом взгромоздили вещи на шестой этаж, проволокли по сырому, продуваемому всеми ветрами общему балкону, на который выходили мрачные, облезлые двери. Некоторые из них были заколочены. Я заметила, что квартиры, в которых еще оставались жильцы, забаррикадированы прочно, как средневековые замки. Все указывало на то, что радушный прием нам тут не светит.

Саму квартиру перед моим вселением прибрали и вымели, но она все равно выглядела так, словно в ней недавно произошло восстание. Осклизлые стены все в трещинах, плинтусы оторваны. Раковина на кухне накренилась под очень странным углом. Поэтому посуда, если ее поставить на сушилку, соскальзывала вниз.