Человек без души - Игорь Борисенко

В светлой и просторной привратницкой находились слуги, такие же раззолоченные и напомаженные, как и те, у лестницы. Один из них сидел за столом и записывал, кто и что сдает в гардероб, второй уносил и выдавал вещи, третий открывал двери в приемный зал. Всем троим хватило секунды, чтобы понять, кто перед ними. Лица скривились в мерзких ухмылках: ни один не тронулся с места и не раскрыл рта. Дальвигу пришлось как есть, в плаще и берете, самому раскрывать дверь и идти дальше.

Зал для приемов был огромен. Крыша его терялась где-то в высоте, в переплетении тонких колонн, которые тянулись по периметру круглого помещения, как роща странных деревьев с перламутровой корой и без ветвей. Пол был выложен из таинственного материала, зеленоватого и полупрозрачного, как стекло. В глубине угадывались разные картины, и, как говорили, разным людям никогда не виделось одно и то же.

Однако сейчас и здесь мало кто хотел смотреть себе под ноги. Веселье продолжалось уже третий день, но никаких следов пресыщения или усталости не замечалось ни в лицах, ни в голосах, ни в движениях. Еще бы! Здесь собрались те, кто с раннего детства проводил большую часть жизни в подобных празднествах. Дальвиг смутно помнил, что, будучи ребенком, он несколько раз бывал на балах и приемах. Он мог вызвать в памяти мать в пышном белом платье и отца, блистающего серебряной отделкой камзола… Но все это только ранило, а не согревало, поэтому сейчас, как и тысячи раз до того, Дальвиг решительно встряхнул шевелюрой, чтобы отбросить вредные воспоминания.

На середине, на большой танцевальной площадке, окруженной сразу несколькими оркестрами, дамы в годах, одетые в причудливые платья с кружевами и корсетами, танцевали с пожилыми кавалерами, вислоусыми и напомаженными, с многочисленными галунами на длиннополых приталенных сюртуках. Рядом с ними молодежь исполняла гораздо более энергичные и сложные танцы – с полетами и картинными падениями в объятия партнеров. Пары не смешивались: оставаясь в определенных границах, они слышали только собственную музыку. Впрочем, иногда, шутки ради, молодые запрыгивали к старшим, принимали чопорный вид и медленно кружились в старомодном танце…

Те, кто не хотел танцевать – не умел, или, может быть, надоело, – мог найти себе другое занятие. Целый кружок толстых дам разного возраста истреблял огромную гору разноцветных пирожных, запивая их вином. Рядом с ними в воздухе витала целая стайка хрустальных графинов с крылышками. В отдельном углу, за овальными столиками, важные мужчины играли в пойч цветными пластинками размером с ладонь. Пластинки были волшебными: картинки на них произвольно менялись, и в любой момент козырь мог стать швалью. Проигравшие степенно вынимали из-за поясов кошели и отсчитывали победителям серебро и золото. Потом все вместе выпивали по бокалу янтарного вина и начинали игру сначала.

Молодые, уставшие танцевать, предпочитали играть в подвижные игры – фанты, жмурки, салочки и тому подобное. Вне танцевальной площадки тоже играла музыка, причем каждый слышал то, что ему нравилось. Некоторые шалуны пытались танцевать, заранее не сговорившись. Если мелодии не совпадали, они, смеясь, сталкивались, кланялись, потирая ушибленные лбы, и пробовали снова. Звучание множества людских голосов, шарканья подошв, хлопанья в ладоши и прочего сливалось в один приглушенный гул.

Сам Дальвиг услышал нечто грозное, даже угрожающее. Траурный марш, состоящий из боя барабанов, резкого пиликанья скрипок и гула валторн. На этом фоне всеобщее веселье смотрелось весьма гротескно… Едва войдя, Дальвиг шмыгнул в темный уголок, за колонну у расписанной голубой краской стены. Нужно было оглядеться и прийти в себя, потому как такого количества людей сразу Дальвиг еще не видал. Великолепие зала и разнообразие нарядов ослепили его. Раскрыв рот, он смотрел на мельтешащие перед ним цвета, пока не перевел взгляд наверх. Потолок там сходился к своему центру куполом: узорчатые балки делили его на прямоугольные сегменты, и каждый был украшен прекрасно исполненной картиной. Вот рыцарь, весь в белом, сражает золотым мечом древнее чудище, огнедышащего тарпалуса. Рядом присела в поклоне невообразимо прекрасная девушка, в голубом платье с прозрачными рукавами и пышным подолом. В волосах у нее – тонкая серебряная диадема, в руках – ярко-красная, как кровь, роза.

– А, наш бедный юноша! – Голос Симы, рокочущий, разливающийся между колонн и заполняющий собой весь зал, не дал Дальвигу рассмотреть остальные картины. – Вы все же явились. Однако можно было и получше одеться, собираясь в гости! Такие наряды носили, наверное, когда моя мамочка ходила в девицах!

Сима улыбнулся, судя по тому, как задвигалась его густая борода. Стоявший рядом длинный узколицый Лербан Вегтер кисло ухмыльнулся.

– Боюсь, Высокий Сима, бедняжка надел свой лучший наряд!

Дальвиг нашел в себе силы посмотреть им прямо в глаза: сначала одному, потом другому. Широкое и пожелтевшее, обрамленное со всех сторон жесткими черными волосами лицо Симы осталось безмятежно-ласковым, а вечно недовольная, бесцветная физиономия Лербана скривилась больше прежнего. Всегдашняя ненависть к ним кипела внутри Дальвига, смешиваясь с поразительным новым чувством, неким необъяснимым превосходством над ними. Никогда раньше он не боялся ни Высоких, ни их приспешников, но ощущение собственного бессилия опустошало его внутри, вызывая болезненную дрожь в ногах и руках. Сейчас, посреди беззаботного праздника и людей в ярких одеждах он один был сер, страшен и мрачен. Однако при всем этом он ухитрялся чувствовать на своей стороне силу. Радостные, веселые сценки вокруг него вдруг оказались тонкой прозрачной пленкой, наклеенной на другую картину. Там Дальвиг видел торжество своей мести, смерть, разрушения, запустение и злой вой ветра.

Пока же он должен был притворяться бессильным. Смирив злое торжество, готовое вырваться наружу в какой-нибудь едкой фразе, Дальвиг заставил себя кротко улыбнуться и потупить взор. Стянув берет, он пробормотал:

– Я прибыл по вашему приглашению, Высокий Сима! Очень сожалею, что своим убогим нарядом могу испортить весь праздник, но на самом деле другого у меня нет. Позволено ли мне будет пожелать счастья молодым?

– О, конечно! – неуверенно ответил Сима, сбитый с толку покорным видом и тоном обычно строптивого юнца. Переглянувшись с Вегтером, он нахмурился и пристально взглянул на Дальвига, словно пытаясь увидеть причину внезапной перемены. – Только прошу тебя, мальчик, на сей раз не нужно выкидывать злых шуток или пытаться устроить дебош. Не тот случай, чтобы я посмотрел на это сквозь пальцы, как обычно. Идем!

Сима пошел вперед, к дальней стене зала. На широком возвышении, где обычно восседали в обитых голубой парчой креслах хозяин и хозяйка, теперь стоял длинный стол из полированного светло-желтого ореха, с круглыми углами и тончайшими, как затвердевшие кружева, ножками. Тут сидели молодые и самые близкие их друзья, а также родственники помоложе. Громко хохоча, они слушали россказни весельчака Шалека, младшего сына Таймлагана Оада.

Потеснив несколько танцующих за пределами центральной площадки пар, Сима провел Дальвига к самому возвышению, повернулся боком и протянул в сторону молодых огромную ладонь. Казалось, он желает сказать речь, чтобы представить нового гостя, но нет, слишком много чести. Молча глядя на Дальвига, Сима кивнул, призывая его говорить. Как только юноша остановился и поднял подбородок, чтобы начать, с пальцев Симы сорвался вихрь разноцветных искр, окруживших жениха и невесту переливающимся всеми цветами радуги ореолом. Нежная, звенящая музыка зазвучала над столом новобрачных, прервав все остальные мелодии.