Вкус убийства - Анна и Петр Владимирские

Побывали они и у Вериной подруги Лидии Завьяловой в театре. Во время спектакля Лида закрыла их в своей гримерке и ушла на сцену изображать страсти-мордасти. Они очень уютно разместились на клеенчатом диванчике. И тут, в самый разгар слияния рук, ног и всего остального – ну в общем, в тот самый миг – включилась громкая трансляция спектакля. В ушах любовников отдавалось каждое слово пьесы. Можно было подумать, что они – часть задуманной Шекспиром комедии, и актеры произносят монологи специально для них! Но остановить их, конечно, было бы не под силу ни гению самого Шекспира, ни цунами, ни землетрясению и прочим катаклизмам. Так и любили друг друга – под классику…

С одной стороны, забавно. Игра, адреналин, никакой предсказуемости, способной охладить чувства. С другой стороны… Неопределенность не может длиться бесконечно. И потому даже профессиональные запасы терпения у психотерапевта и ветеринара истощались.

…Вера, покачав головой, хотела что-то сказать. Но тут ее телефон вновь ожил, мелодия рассыпала хрустальные ноты и утихла. Она открыла крышку, посмотрела, подняла брови.

– Что там? – спросил Андрей. – Текстовое сообщение?

– Вроде бы, – ответила Вера. – Не пойму только…

Она протянула телефон Андрею. Он прочитал на дисплее:

<<Проверка

на вирус!

не теряй

осторожность>>

***END***

Андрей тоже поднял брови, нажал кнопку, хмыкнул.

– Конфиденциальный абонент, – сказал он. – То бишь неизвестно, от кого.

– А что это значит? – спросила Вера, называвшая себя «техническим уродом».

Если не считать бабушкин старенький «Зингер», она не умела управлять ни одним механизмом и ничего в них не понимала. Кнопки у нее не нажимались, вилки в розетки не всовывались, лампочки перегорали почти при каждом включении светильников. Андрей об этом был предупрежден и обещал стать союзником в тихой войне между техникой и доктором Лученко.

– Это значит, что если ты захочешь кому-нибудь позвонить, но так, чтобы твой номер ни в коем случае не определялся, ты заказываешь эту услугу у своего оператора связи. Причем конфиденциальность можно устроить как для мобильного, так и для обычного городского телефона. Стоит копейки.

Тут Вера вспомнила про непонятный звонок и принялась, нажимая кнопки, выяснять, кто звонил. Все-таки с телефоном ей справляться более-менее удавалось… Оказалось то же самое: «Конфиденциальный абонент».

– Ерунда, – сказал Андрей. – Никакой проверки на вирус эсэмэской произвести нельзя. Бывает, не обращай внимания. Балуется кто-то. Пойдем?

Они шагнули на шумную улицу из «Умки» и нырнули в тенистую зелень Полицейского садика. Вера была задумчивой, пару раз оглянулась. Когда они присели на парковую скамью, произнесла:

– Андрюша, я тебе хочу что-то сказать. Обещай только, что не будешь тревожиться, вскидываться, и вообще… Ничего не делай без совета со мной. Хорошо?

– Допустим. – Он напрягся.

Она взяла его за руку.

– Мне кажется, за мной кто-то следит… Подожди. Твоя первая мысль – что это просто женский бред, видения и все такое. А вторая такая: «Я человек наблюдательный, но ничего не заметил. Значит, ей кажется». Так?

– Я действительно ничего пока не вижу. – Андрей, не поворачивая головы, посмотрел вправо и влево, потом на Веру. – И что?

– У меня память особенная, – извиняющимся тоном сказала Вера. – Я никого не забываю. В Феодосии, помнишь?

– А-а… Точно. Ты узнала человека, которого видела только на фото, причем много лет назад.

– Да. Так уж получается. Я могу вспомнить лицо случайно увиденного прохожего. И не только лицо, а когда и при каких обстоятельствах видела. Могу узнать человека даже после пластической операции… За эту особенность я расплачиваюсь головной болью, когда копилочка образов переполняется. Но я сейчас не об этом. Недавно ко мне пришла одна девушка. Она попросила разобраться со своим «семейным делом», и я решила помочь. После работы я пошла в супермаркет за продуктами, и там, у кассы, за мной стоял мужчина. Внешность обычная, лицо обычное, таких миллион. У него словно нарочно такая минус-внешность, чтобы нельзя было запомнить. Я бы и не запомнила, но этого мужчину я заметила в тот же вечер, когда гуляла с Паем. Он сидел у нас во дворе и читал, закрывшись газетой.

– Как же ты могла его узнать, если он закрыл лицо газетой? – удивился Андрей.

– Но он же не мог закрыть газетой ноги, руки. Особенно руки: брюки можно поменять на джинсы, ботинки на кроссовки. А руки не замаскируешь, не зима все-таки… У рук такой же портрет, как у лица. Неповторимость кистей, ладоней, пальцев. У этого, следящего, большие пальцы рук похожи на репчатый лук. Это так же заметно, как шрам через физиономию.

– Ты невероятное существо! – восторженно выдохнул Двинятин.

– А сегодня, когда я подходила к «Умке», чтобы встретиться с тобой, он стоял у газетного киоска и что-то покупал. Если б я его увидела раз, а потом – через месяц или через год, вопрос бы не стоял. Но если один и тот же человек так часто возникает рядом… Значит, слежка, – невозмутимо делилась своими наблюдениями Лученко.

– Логично, – согласился Андрей. Он нахмурился. – Знаешь, если бы я не был рядом с тобой в Феодосии, не видел с самого начала, как ты раскрыла это преступление с близнецами, не поверил бы. Но теперь в твои наблюдения и ощущения верю безоговорочно. Тебе видней. Ты говоришь «слежка» – значит, слежка. Мне не даны такие способности, как у тебя. Но зато мне дано защищать тебя от опасности.

Вера с благодарностью сжала его руку. Их пальцы переплелись.

– И потому с этого дня мы всюду ездим вместе. Я буду твоим личным водителем и телохранителем. Хранителем тела…

– Это мне нравится, – кокетливо улыбнулась Вера, но тут же вновь стала серьезной. Пристально взглянула на Андрея. – Я собираюсь рассказать тебе об Алисе и той истории, которую она мне поручила раскопать. Хочешь?

– Конечно, – тут же откликнулся он.

Вера вздохнула с облегчением и рассказала. Про девушку и ее покойных родителей, про эвтаназию, про письмо и бегство из Англии сюда, в родной город. Андрей внимательно слушал, в конце хмыкнул:

– Да уж, нестандартный поступок. Никто ее не поймет. Но я понимаю. А что до эвтаназии… Ты осознаешь, как тут все скользко? Между прочим, для меня как ветеринарного врача слова «эвтаназия» и «милосердие» – синонимы.

– Андрюша, объясни поподробнее.

– Мои бессловесные пациенты не должны мучиться и страдать. Ни в коем случае. Именно потому, что они же не могут нам пожаловаться. Да, я всегда борюсь за здоровье любого животного, сколько можно. Но если конец неизбежен, причем конец болезненный – всегда предлагаю хозяевам усыпление. Они не для того рядом с нами живут, радуют нас, чтобы страдать…