Один среди «тигров» - Сергей Иванович Зверев

врага гусеницами и огнем, сметающая все на своем пути! Это вам, братцы, не 41-й! Это будет такой удар, что…» Соколов даже в своих мыслях захлебнулся восторгом. Как же этого ждала вся страна, весь народ, армия!

Ну что же, три танка – тоже сила. Комбат не будет ставить задачу роте из трех танков такую же, как роте из десяти или двенадцати машин. Но все равно танкисты выполнят любой приказ, потому что душа летит туда – на фашистов, к победе! Душа жаждет освободить свою землю от лютого врага, выбить его за пределы Родины, да так, чтобы никому больше неповадно было!

– Логунов, как машина? – Алексей шел мимо танков, стоявших в ряд на опушке.

– Порядок, товарищ лейтенант, – бодро отозвался старшина. – Марш выдержит, бой тоже. Баки заправлены, ждем пополнения боезапаса.

– Диденко?

Русоволосый, коренастый старший сержант, командир единственного танка из первого взвода, который уцелел в прошлом бою, лихо козырнул, бросив руку к шлемофону.

– Заменили два трака и тягу правого фрикциона. Остальное в норме.

– Хорошо. – Соколов прошел дальше, к третьей машине, возле которой возились четверо танкистов. – Юрлов?

Невысокий старшина в замасленном комбинезоне спрыгнул с брони, осторожно, чтобы не запачкать масляными руками, поправил пилотку и подошел к лейтенанту.

– Масло гонит, товарищ командир, – тихо проговорил он. – Сальники протянули, два патрубка поменяли. Запас масла взяли у помпотеха на случай, если во время марша снова начнет гнать. Но не должно.

– Уверен? – серьезно спросил Соколов. – Нам предстоит долгий марш. Любая поломка в пути будет расцениваться сам знаешь как.

– Знаю, товарищ лейтенант, – кивнул старшина. – Не подведу. Машина дойдет и бой выдержит. Все будет нормально.

– Хорошо. Встречайте машины с боеприпасами. Берем полуторный комплект. В двадцать два часа – сбор командиров у «Зверобоя».

В лесу было тихо. Слышались только негромкие постукивания металла о металл возле боевых машин да тихие разговоры. Ночь… Как много всего произойдет в эту ночь! А за завтрашний день?..

Тишину опушки нарушил гул автомобильных моторов. Машины со снарядами шли с притушенными фарами, осторожно, будто выискивая дорогу колесами. Танки заправлены, боезапас получен: снаряды уложены в стеллажах, пулеметные диски набиты и разложены в креплениях по стенам. Приказ выступать пришел в двадцать три ноль-ноль. Алексей не видел, но чувствовал всем своим существом, понимал опытом танкиста, какие силы пришли в движение. Пятая гвардейская танковая армия двинулась в ночь разными дорогами, путями, где было мало населенных пунктов и совсем не было крупных, такими местами, где была возможность заглушить рев тысяч танковых двигателей внеплановой артподготовкой и пролетом бомбардировщиков по кругу. Впереди на пути следования ждали ремонтные мастерские, полевые кухни и тыловые службы, которые дадут возможность танкам двигаться безостановочно.

Пока армия идет по освобожденной территории, можно высылать вперед технические и тыловые службы, чтобы обеспечить быстрое передвижение большого количества машин и людей. Но когда соединение перейдет линию фронта, все будет по-другому. Танки устремятся вперед, и никто не знает, когда ремонтники, артснабженцы и тыловики смогут догнать передовые части и смогут ли вообще.

Соколов сидел в люке башни и смотрел по сторонам. В темноте проплывали лесочки и балки, колонна проходила опушкой леса, открытым полем и снова уходила на скрытую деревьями дорогу.

Сбоку появилась небольшая деревушка. Хотя нет, уже не деревушка – в темноте все же можно рассмотреть, что из груды обгорелых бревен торчат только печки и трубы. Нет больше деревушки. А ведь здесь жили люди, влюблялись, женились, рожали детей, работали в поле и пели вечерами песни за околицей…

Алексей не знал, что и Бабенко, ставший странно молчаливым в последнее время, тоже думал об этих погибших поселках, о людях, по судьбам которых, как гусеницами танка, прокатилась война. «Сын, – повторял мысленно про себя Семен Михайлович, – у меня был сын. И я ничего не знал, не догадывался. И теперь его нет. Его отняла война. И Оксану сгубила. Ничего не осталось, кроме воспоминаний… Мальчишки, сколько их полегло за эти два года! Жить бы да жить, влюбляться, учиться, строить страну и свою жизнь!» Так и сам Семен уехал из поселка в Харьков – учиться и строить. И не знал, не догадывался даже по молодости лет, что оставил Оксане ребеночка. И она его выносила, родила. И вырос парень. И убил его какой-то немецкий солдат. Убил, обрубил ниточку его жизни. И Семену тоже хотелось убивать, давить и не жалеть никого, едва завидев вражеский мундир, только услышав ненавистную чужую речь. Убивать, стирать в порошок, закатывать в землю гусеницами без жалости, пока ни одного не останется! Но даст ли это покой душе? Нет, уже не даст. Никогда. Жить теперь придется с этим до конца дней. Или умереть, погибнуть в бою, когда придет его черед.

Батальон шел в ночной темноте. Лейтенант Соколов не ощущал, что за ним всего лишь два танка. Сейчас это было неважно. Было ощущение монолита, огромной стальной массы, в которой ты – песчинка, мелкий винтик. Может быть, это было предчувствие большого боя, мощного общего наступления, где схлестнутся страшные силы. Предчувствие, что эта ночь с рассветом превратится в море огня. Это чувствовали многие танкисты.

Глава 4

Несмотря на то что советские войска приготовились к наступлению врага в районе Курского выступа, самым серьезным было положение именно на южном фасе Курского выступа, в полосе Воронежского фронта, которым командовал генерал армии Ватутин. Здесь 5 июля 1943 года фашистские войска начали наступление в двух направлениях – на Обоянь и Корочу. Развивая первый успех, нащупывая наиболее слабые участки обороны, гитлеровцы стали наращивать усилия по линии Белгород – Обоянь. Второй танковый корпус СС к исходу 9 июля прорвался к третьей полосе обороны 6-й гвардейской армии и вклинился в нее примерно на 9 км юго-западнее Прохоровки. Однако вырваться на оперативный простор немецкие танки не смогли – советская оборона выдержала стальной напор немецких дивизий.

Утро 10 июля 1943 года в штабе группы армий «Юг» было напряженным. Фюрер лично позвонил Манштейну и приказал любой ценой добиться решительного перелома в битве. Офицеры, стоявшие поодаль, переглядывались, почти каждый ощущал, как на другом конце провода фюрер кричит и брызжет слюной, требуя разгромить большевистские орды. Приказ Гитлера нужно было выполнять, и командующий, проанализировав ситуацию и убедившись в окончательной неудаче прорыва на Обоянском направлении, решил изменить направление главного удара. По его расчетам, вести наступление следовало окружным путем, через Прохоровку, где к этому времени наметился определенный успех. В это же время вспомогательная ударная группировка должна была нанести удар по Прохоровке