Живущая свободной - Джой Адамсон

Вечерние часы мы провели вместе. Эльса отдыхала, положив голову мне на плечо, и говорила детям «мхн-мхн». Хотя при этом пасти она не раскрывала, звук был очень выразительный. Но ее зов не подействовал, львята ко мне не подошли.

Меня всегда трогало, что со мной Эльса играет совсем иначе, чем с малышами. С ними она обращалась бесцеремонно, щипала, покусывала, а тому, кто мешал ей есть, прижимала лапой голову к земле. Я представляла себе, как это должно быть больно, но ко мне Эльса относилась бережно. Может быть, потому, что я всегда очень осторожно гладила ее и разговаривала с нею тихим, ровным голосом. Вот и она вела себя спокойно. Я уверена, что, если бы я была с нею груба, Эльса показала бы мне, кто из нас сильнее.

Только я легла спать, как до лагеря донесся голос Эльсиного супруга. Но она не пошла к нему, а попыталась проникнуть через колючую изгородь в мою бому. Я крикнула: «Нельзя, Эльса, нельзя!» Она тотчас угомонилась и устроилась спать со львятами возле калитки.

На следующий день Эльса пришла в лагерь уже в сумерках, причем с нею было только два львенка. Не хватало Джеспэ. Гупа и Эльса-маленькая принялись есть. Но где же Джеспэ? Идти искать в такую темень бесполезно. Разве что удастся заставить Эльсу отправиться на поиски. И я стала подражать голосу Джеспэ, его характерному «цяннь-цяннь», показывая в то же время рукой на буш. Наконец она ушла. Двое львят как ни в чем не бывало продолжали есть и последовали за нею лишь минут через пять. Вскоре все вернулись, но Джеспэ по-прежнему не было. Я повторила маневр. Эльса снова пошла искать и опять возвратилась ни с чем. Третья попытка также не принесла успеха.

Я заметила в хвосте у Эльсы длинный шип. Должно быть, он причинял ей сильную боль, и, когда я принялась вытаскивать этот шип, она вся напряглась. Все-таки мне удалось извлечь его. Эльса облизала ранку, потом благодарно лизнула мне руку.

Джеспэ отсутствовал уже целый час. Неожиданно Эльса по собственному почину отправилась вместе со львятами в буш, а затем я услышала знакомое «цяннь». И вот все семейство в сборе. Джеспэ поел немного мяса, потом лег отдыхать метрах в полутора от меня. У меня камень с души свалился. Ведь львенок выбрал для прогулок самое опасное время суток, и он был еще настолько мал, что даже с гиеной не справился бы, не говоря уж о льве. Не иначе как ходил к зараженной козе, от которой отказалась Эльса и которую я велела выбросить подальше от лагеря.

Что бы такое придумать, чтобы Джеспэ мог без всякого вреда давать выход своей энергии? Я повозила по земле рядом с ним старую автомобильную камеру, он тотчас набросился на нее. В игру немедленно включились и брат с сестрой. Они дергали, рвали камеру друг у друга, и скоро от нее остались одни клочья.

Ночью прошел дождь, а утром я, к своему удивлению, увидела в пустовавшей палатке Джорджа отпечатки лап не только Эльсы, но и львенка. Впервые кто-то из малышей отважился вступить в зону, которую они сами объявили запретной.

На следующий день Эльса заметила, что мы не закрыли на ночь колючими ветками вход в бому. Она толкнула калитку, вошла в палатку и улеглась на мою кровать, завернувшись в обрывки противомоскитной сетки. Вид у нее был такой довольный, что я приготовилась провести всю ночь, сидя на стуле.

Следом за Эльсой пришел и Джеспэ. Он встал на задние лапы и принялся исследовать кровать, но, к счастью, не пожелал лечь рядом с матерью. Его брат и сестра оставались снаружи.

Мы всячески пытались выманить Эльсу из палатки. Это была нелегкая задача, так как мы не могли открыть вход, боясь, что львята бросятся к матери. Значит, надо как-то заставить Эльсу пролезть сквозь плетеную калитку. Я принялась ходить вокруг лагеря, произнося «цянь-цянь» и светя фонариком, чтобы Эльса подумала, что львята убежали и я их ищу. Эта уловка помогла. Эльса и Джеспэ выскочили на волю. Она пробралась сквозь калитку, но как сумел выбраться Джеспэ, я не представляю. Палатка теперь была свободна, однако уснуть мне не удалось, потому что Эльса атаковала грузовик. Правда, и на этот раз достаточно было крикнуть: «Нельзя, Эльса, нельзя!» Я не могла понять, почему она добирается до коз. Проголодалась? Так ведь у реки еще лежало мясо.

Львятам было уже около четырех месяцев, пора им самим охранять свою добычу. Или Эльса настолько обленилась, что все обязанности возлагает на нас: и добывать им мясо, и стеречь его?

Так, может быть, лучше предоставить ее самой себе, чтобы не разрушать врожденных инстинктов? Время, однако, было для этого не подходящее. Как раз в эти дни мы обнаружили по соседству с лагерем следы чужих людей. Это явно приходили на разведку местные жители. Близился засушливый период, и они, несмотря на запрет, хотели пасти свой скот в заповеднике. Все-таки лучше уж нам снабжать семейство мясом, чем рисковать, что Эльса зарежет отбившуюся от стада козу. Я утешала себя тем, что скоро снова начнутся дожди и пастухи уйдут. А до следующей засухи львята подрастут и будут ходить с матерью на охоту.

Я с интересом наблюдала, как развиваются малыши. Они уже начали упражнять свои когти. Становились на задние лапы и царапали передними шершавый ствол дерева, преимущественно акации. Да так усердно, что обнажалось розовое основание их коготков. После таких упражнений на коре оставались глубокие борозды.

Время от времени я исследовала кал Эльсы и, до того как она стала матерью, находила разных глистов. Иные утверждают, будто ленточный глист львам только полезен (во внутренностях львов, которых Джорджу приходилось убивать, мы всегда их находили). Тем не менее я давала Эльсе глистогонные средства. Но с тех пор как Эльса родила, ни у нее, ни у львят ленточных глистов не было. Они появились у малышей лишь в девять с половиной месяцев.

Прежде бывало, что Эльса мочилась на брезентовый пол палатки, иногда даже на крышу лендровера. Став матерью, она излечилась от этой дурной привычки и строго следила за тем, чтобы дети не пачкали тропу.

Ни у кого из малышей не было характерного для львов признака: полосы вдоль хребта. Длина этой полосы около тридцати сантиметров, ширина пять — восемь сантиметров, волосы на ней растут в противоположную сторону. У Эльсы и Большой очень рано появилась такая полоса, у Люстики она вовсе не образовалась.

Отличать львят друг от друга было нетрудно. Джеспэ заметно светлее двух других, отлично сложен, остроносый, с раскосыми глазами, которые придавали монгольский вид его живой мордочке. Самый смелый, любопытный и своевольный из троих, он был также и самым ласковым. Если он не льнул к маме, то ласкался к брату и сестре. Часто, когда Эльса ела, Джеспэ только вид делал, что участвует в трапезе, а сам терся о маму. Он ходил за нею как тень.

Очень мил был его робкий брат Гупа. На лбу темные пятна, глаза не такие ясные и открытые, как у Джеспэ, а мутноватые и чуть косящие. Гупа был крупнее и плотнее брата, с заметным животиком. Я даже боялась одно время, что у него грыжа. Он был не глуп, но смекал медленно и был совсем лишен предприимчивости Джеспэ. Гупа предпочитал не лезть на рожон, пока не выяснится, что нет никакой опасности.

Эльсе-маленькой очень подходило ее имя: она в точности напоминала свою маму в этом возрасте. То же выражение, та же окраска, то же тонкое сложение. И вела она себя так похоже на маму, что обещала стать не менее обаятельным существом, чем Эльса-большая.