Нопэрапон, или По образу и подобию - Генри Лайон Олди

– Х-хай!

А вот это уже лучше. Можно сказать, вполне прилично. Очень похожим двойным ударом – вскользь по чужому клинку, нырок, сперва запястье, а там и шея – Идзаса-сэнсей в свое время сразил в поединке Длиннорукого Такакуру. Тогда еще никто не звал мастера сэнсеем, да и мастером-то… а все-таки короткий клинок вполне способен противостоять длинному. Особенно если и бой так же короток и ослепителен, как малый меч.

Именно после этого поединка на равнине Миягино двадцатилетний Идзаса сочинил пятистишие:

– За шторами мастерства

Сокрыт безмятежный дух.

Раздерни шторы,

Гляди —

Вливается лунный свет.

Он встал с циновки и подошел к перилам веранды.

Маленький, рано облысевший, похожий на краба человек.

– Ноги! – сорванным голосом крикнул Идзаса-сэнсей. – Приседай, приседай – и вперед!

Внизу, на аллее, посыпанной белым песком, вновь сошлись два меча – большой и малый.

Сегодня занятий не было, но основатель школы «Небесная душа» и по выходным дням приглашал к себе на дом тех, кому иногда доверял провести часть общего занятия, руководя прочими.

– Ноги, говорю!

Плечистый здоровяк присел и со всей стремительностью бросился вперед, добросовестно выполняя указание наставника. Наверное, сейчас он заслуживал похвалы или дополнительного совета не суетиться. Наверное и даже наверняка. Но Идзаса-сэнсей уже не смотрел на ученика. Он смотрел через весь сад на двоих гостей, что в сопровождении слуги шли к веранде дома – мимо глициний, мимо крутобоких, поросших мохом валунов, мимо ручейков, умело устроенных садовником…

Актеры.

Сыновья Будды Лицедеев: старший, Мотомаса Дзюро, почти одних лет с самим мастером, и младший… как бишь его?.. а, Мотоеси.

Идзаса-сэнсей вечно забывал имена тех, кто ничем не выделялся во время занятий.

Мастер махнул рукой ученикам (продолжайте, продолжайте без меня!), отошел от резных перил и встал на ступеньках.

Его поклон был гораздо короче и существенно менее глубок, нежели поклоны новоприбывших.

Традиция.

– …не знаю, право, как и благодарить вас! Дар, достойный императора! Молю вас, задержитесь, выпейте со мной по чарке перед отъездом!

Юный Мотоеси видел: мастер меча ничуть не лицемерит. Благодарит от всего сердца. И то сказать: свиток со знаменитой пьесой отца, переписанной собственноручно сочинителем, да еще в придачу с авторскими комментариями на полях… За такой свиток иной дайме, из знатных покровителей искусства, годового жалованья риса не пожалеет.

Мысль пришла и ушла, оставив легкий налет вульгарности.

При чем тут рис? – отцовские свитки бесценны…

– Простите, наставник, но мы вынуждены отказаться. – Старший брат еще раз низко поклонился. – Верьте, мы скорбим, уходя! Пожалуй, в следующий раз, когда я вернусь в столицу…

Он запнулся, успокоил дыхание и твердо поправился:

– Если я вернусь в столицу. Тогда вы будете первым, к кому я зайду выразить свое неподдельное уважение.

– Да, да, конечно, – понимающе закивал Идзаса-сэнсей, сверкая лысиной на солнце. – Мирские почести, – мастер многозначительно понизил голос, – равно как опала и покровительство, преходящи! Один талант вечен, и указами его не отобрать. Я понимаю… А ваш младший брат – он ведь остается в городе? Я вас правильно понял, Мотомаса-сан?

Наставник «Небесной души» во время приватных разговоров всегда прибавлял к имени Мотомасы уважительную приставку «сан», несмотря на разницу в происхождении.

На занятиях он этого не делал.

Мотоеси шагнул вперед.

– Я… – Юноша понимал, что нарушает приличия, самовольно вмешиваясь в беседу старших, мешая брату ответить на вопрос наставника, и поэтому торопливо поклонился. – Сэнсей, умоляю, поймите меня правильно! Я…

Левая бровь Идзасы-сэнсея поползла вверх.

– Я слушаю, – очень тихо сказал мастер меча.

Как клинок из ножен вынул.

– Я больше не имею возможности посещать ваши занятия! – единым духом выпалил юноша и чуть не зажмурился от страха: таким острым вдруг стал рассеянный взгляд наставника.

– Ты решил сменить учителя?

– Что вы!.. что вы… никогда! Лучшего учителя, чем вы, не найти, даже если пройти пешком от мыса Амагасаки до горы Хиэй! Просто… просто…

– Я слушаю, – повторил Идзаса-сэнсей.

Юноша все-таки зажмурился.

Говорить так было легче, но не очень.

– Я… я – бездарный ученик! Я – позор своего наставника! И кроме того… ну, вы понимаете, учитель!.. сегун подверг опале наше семейство, и теперь…

– И теперь ты боишься навлечь на меня гнев сегуна Есинори?

Идзаса-сэнсей сейчас думал быстро. Многие не понимали, что медлительность этого человека во всех делах житейских способна перерасти в стремительность атакующей змеи без перехода, сразу, едва события переходили определенную, видимую только мастером черту. Многие не понимали, за что и поплатились; но сейчас речь не об этом.

Юнец прав – сегун злопамятен.

Юнец прав.

Но согласиться с его правотой – вот истинный позор.

Даже если этот позор родствен безопасности.

Улыбка растянула тонкие, бескровные губы маленького человека, похожего на краба; и при виде этой улыбки Мотоеси затрепетал с головы до пят.

– Наставник… наставник! Я готов принять любую кару за…

– Молчи и слушай. Только мне дозволено решать, кто из моих учеников талантлив, а кто бездарен. Только я принимаю решение: оставить или выгнать. Решая это сам, ты оскорбил меня. Но оскорбил по недомыслию, из лучших побуждений, и поэтому достоин прощения. Сейчас мы спустимся вниз, и я уделю тебе несколько минут своего времени. После чего приму окончательное решение: стану ли я учить тебя дальше или выгоню прочь. Ученик не выбирает, ученик отдает себя в знающие руки; бремя учителя – бремя выбора. И запомни: гнев или ласка сегуна Есинори здесь абсолютно ни при чем. На Пути Меча все равны.

Идзаса-сэнсей покосился на тех двоих, что совсем недавно рубились на песке аллеи, а сейчас стояли внизу бок о бок, у обвитой плющом беседки, с отрешенными лицами.

Услышали ли?

Запомнили?

Да, услышали и запомнили.

– Идем.

И, не дожидаясь, пока юноша последует за ним, Идзаса-сэнсей спустился по ступенькам.

Короткий жест – один из старших учеников кланяется и сломя голову убегает, чтобы минутой-другой позже принести из оружейного зала два деревянных боккэна. Мастер меча терпеть не мог этих новомодных ухищрений: на его занятиях использовались только стальные клинки, пусть и не работы оружейников древности, но все-таки стальные, заточенные, способные причинить увечье. И бамбуковые доспехи вкупе со шлемом он тоже не признавал, принуждая учеников заниматься в обыкновенной, повседневной одежде.