Лучи смерти - Николай Свечин

Лыков сделал из донесений агента несколько важных выписок. Прежде всего стало ясно, какие именно бумаги исчезли из квартиры убитого. Финн упоминал три лабораторных журнала. Опыты велись с 1900 года, всего их состоялось – до роковой ночи – одиннадцать. И Филиппов был ими очень доволен. Последние два опыта планировались им как завершающие. Он получил результат! И проверил его в эксперименте. Все это было отражено в журналах, с цифрами, выкладками и доказательствами. Но журналы пропали.

Кроме того, изобретатель написал статью под претенциозным названием «Революция посредством науки, или Конец войнам». В ней он подробно описывал свое открытие. Насколько подробно – вопрос оставался открытым: статья тоже исчезла. Настораживало слово «революция». Что имел в виду автор – новый шаг в науке и политике? Или народ на баррикадах и свержение существующего строя?

Далее сыщик выписал все имена, упомянутые осведом. Это были люди, вхожие к Филиппову, в той или иной степени ему близкие. Не исключено, что один из них и есть германский шпион. Чаще других Енотаевский называл три фамилии: Большаков, Грилюк и Разуваев. Он же дал им характеристики.

Всеволод Большаков – выпускник Петербургского университета, по профессии филолог. Тем не менее Финн назвал его ассистентом ученого! Как так? Зачем химику и физику Филиппову ассистент-филолог? Это было непонятно и требовало разъяснения.

Яков Грилюк вызывал еще большие подозрения. Недоучившийся студент, отовсюду выгнанный за участие в волнениях. Волнения – дело терпимое, кто только в них не участвовал. Но Грилюк пошел дальше. По сообщению осведомителя, он примкнул к анархистам, причем не к абы каким, а к самым страшным, к анархистам-безмотивникам. Перешел на нелегальное положение, ездил во Францию – не иначе как за опытом. И приставал к Филиппову, требуя помочь своим аппаратом угнетенному народу… Еще Финн-Енотаевский упоминал, что с головой у анархиста не в порядке. Это истерический тип, склонным к непродуманным авантюрным действиям. Ради спасения угнетенного народа готов на все.

Наибольший интерес у сыщика вызвал третий персонаж. Петр Разуваев характеризовался осведом как серьезный исследователь, ученик и настоящий ассистент Филиппова, его правая рука. Что же тогда делал Большаков, колбы мыл? Разуваев, по словам Финна, «единственный, кто досконально, в подробностях, знает идею Филиппова и разделяет его уверенность в реалистичности разрабатываемого оружия». Вот кого надо найти в первую очередь!

В рапортах мелькнул еще один интересный факт. Секретный сотрудник сообщил, что год назад Филиппов сменил название своего изобретения. Раньше он именовал его «волны смерти». Но съездил в Ригу и по возвращении стал говорить «лучи смерти». Опять всплывала Рига, наводненная германскими шпионами. К сожалению, нигде не упоминалось, какой именно завод помогал ученому в экспериментах. В городе их сотни, электротехнических – не меньше десятка. Но производственной базой для Филиппова мог быть и химический завод, и механический. Где искать?

Лыков отложил дело и задумался. Пять вопросов, и ни на один нет ответа. Требовать эксгумировать тело ученого? Решетников – опытный врач, он делал вскрытие. Явные следы убийства он бы заметил. Сейчас, после похорон, шансы найти их минимальны. Нет, не стоит беспокоить прах усопшего.

Надо прежде всего опросить тех, кто стоял ближе других к Филиппову. Это вдова, друг – профессор Трачевский – и те трое, кого упомянул в рапортах Финн-Енотаевский. Ну и, конечно, он сам, секретный осведомитель охранного отделения. С него и следует начать.

Коллежский советник телефонировал Сазонову и попросил его устроить встречу с агентом. Подполковник взял на это сутки. Опять хочет посоветоваться с начальством… Лыкову пришлось согласиться. В итоге он отправился на бывшую Малую Итальянскую беседовать со вдовой Филиппова.

Пятиэтажный доходный дом принадлежал вдове писателя Салтыкова-Щедрина. Узкий с фасада, он глубоко уходил во двор двумя крыльями. Краска на стенах облупилась, окна давно не мыты, дровяной сарай покосился. Настоящего надзора нет. Но и из такого жилища семье ученого скоро придется съезжать. По данным охранного отделения, единственный доход доктору натуральной философии давал журнал. Он оставался соучредителем «Научного обозрения» и еще получал в нем жалованье как редактор. Теперь судьба журнала под вопросом, жалованья не будет. У Любови Ивановны остались сын Леонид двенадцати лет и дочь Люба десяти лет от роду. У дочери подозревают туберкулез, сейчас она находится на лечении в Ялте. А сама вдова на последнем месяце беременности. На что все они теперь будут жить?

Филипповы снимали квартиру на самом верхнем этаже. Дверь открыла прислуга. Сыщик назвался и попросил хозяйку. Вышла женщина лет сорока пяти, с усталым лицом и большим животом. Когда-то была красавица, подумал Лыков.

– Что вам угодно?

– Прошу меня простить, госпожа Филиппова. Понимаю, насколько это неприятно. Но я вынужден вас побеспокоить.

– Да кто вы?

– Коллежский советник Лыков из Департамента полиции.

– Опять? – Вдова закусила губу. – Когда же вы оставите нашу семью в покое? Его уж нет в живых, а вы все шпионите, шпионите…

– Дознание о смерти вашего мужа было проведено поверхностно. В порядке надзора это установила прокуратура, велено провести повторное изучение всех обстоятельств. Увы, таково распоряжение судебных властей. Мне поручено его исполнить.

Сыщик пристально смотрел на женщину и видел, что она его не понимает.

– Что поручено? Зачем повторное изучение? Опять вы будете мучить меня своими расспросами?

– Так надо, Любовь Ивановна. Чем быстрее мы все выясним, тем быстрее я уйду. Обещаю, что причиню вам минимальные неудобства.

Вдова смирилась. Она показала сыщику все комнаты, изложила обстоятельства того утра, когда муж не отпер дверь кабинета. Лыков внимательно изучил помещение бывшей лаборатории. Одно ее окно выходило на улицу Жуковского. Второе – на крыши Рождественских улиц, за ними виднелись серая Нева и постройки Большой Охты. По словам вдовы, оба окна были распахнуты настежь.

Женщина не сказала ничего нового. Да, замок ломали уже в присутствии полиции. Частный врач опоздал, и первый осмотр тела делал вызванный ею лекарь, живущий в их доме. Решетников потом высмеял его заключение… Никаких подозрительных звуков ночью она не слышала, все было тихо. Мог ли кто-нибудь ночью прийти к супругу в кабинет? Да, конечно. Он же ставил очередной опыт. Как правило, ему помогал в этом Разуваев. Петр Никодимович почти всегда приходил к началу эксперимента. Муж сам впускал его, и они работали чуть не до утра. Иногда, значительно реже, это делал Всеволод Большаков. Он хороший юноша, Михаил Михайлович был ему заместо учителя. Но Сева не химик и помогал в простых делах. При серьезном опыте Михаил Михайлович всегда вызывал Разуваева.

– Где мне найти Петра Никодимовича? – спросил коллежский советник. – Если вы правы и он был здесь в роковую ночь, то это свидетель. Вы сообщили полиции о своей догадке?

– Да, но ее не приняли во внимание.