Дженни Вильерс - Джон Бойнтон Пристли

— По-моему, звучит как должно, милая, — сказала другая с полнейшим равнодушием.

— Нет, неправильно. Теперь я вспомнила:

…Беспредельно.

Напоминают гром его стенанья,

Вздох опаляет пламенем, а слезы

Подобны плодоносному дождю.

Она ждала, но ответной реплики не последовало.

— Ну же! — воскликнула она нетерпеливо. — Сара, пожалуйста!

— Ты знаешь, который теперь час? — спросила Сара. — Скоро два.

— Ну и что из того? — нетерпеливо ответила Дженни, но тут же добавила: — Нет, нет, прости, Сара, милая. Я знаю, что ты устала. Но я должна повторить это еще раз. Ну, пожалуйста…

— «Он знает, что его я не люблю», — и так далее и так далее, — «и это он понять давно бы должен». — И Сара зевнула.

— Люби я вас, как любит мой властитель,

С таким несокрушимым постоянством,

Мне был бы непонятен ваш отказ,

И в нем я не нашел бы смысла.

Дженни не просто читала стихи — теперь она оживала с каждым словом.

— Да?

А что б вы сделали?[8]—

подала реплику Сара.

Дженни продолжала:

— У вашей двери

Шалаш я сплел бы, чтобы из него

Взывать к возлюбленной…

Она замолчала и нахмурилась.

— Нет, не совсем так, родная моя, — сказал вдруг Чиверел, словно на репетиции. И вслед за этим совершилось еще одно маленькое чудо, как будто на короткий миг Дженни почувствовала его присутствие.

— Нет, неправильно, — сказала она и прочла весь монолог именно так, как Чиверелу хотелось услышать:

У вашей двери

Шалаш я сплел бы, чтобы из него

Взывать к возлюбленной, слагал бы песни

О верной и отвергнутой любви

И распевал бы их в глухую полночь,

Кричал бы ваше имя, чтобы эхо

«Оливия!» холмам передавало:

Вы не нашли бы на земле покоя,

Пока не сжалились бы.

— Это надо мной пора бы сжалиться, — сварливо сказала Сара. — Продержала меня до такого часа! Да и что ты так тревожишься?

— Потому что я должна, я должна. Времени так мало.

Пока она говорила это, комнатка уже отдалилась от него и совсем потускнела, а голоса стихли до еле слышного шепота.

— Видно, вы с Джулианом все миловались, а не репетировали, — сказала Сара.

— Сара! — задохнулась Дженни.

— Да все про вас знают. Стены выболтали.

— Нет, Сара, не надо… пожалуйста, помолчи. Я начну снова — времени так мало…

Да, времени так мало; теперь освещенное окно было далеко и только мерцало, а строки, которые повторяла Дженни, казались призраками слов, трепетавшими в темноте:

…Вы не нашли бы на земле покоя,

Пока не сжалились бы…

Какое-то мгновение ему казалось, что он плывет в ночи высоко над городом, а ветер вздыхает: «Сжалились бы, сжалились бы»; но потом он прислонился головой к гладкой теплой стене и съехал вниз, и гладкая теплая стена превратилась в кресло.

На этот раз, наверное, из-за того, что Дженни тут не было, все стало проще и обыкновеннее: скромное, домашнее волшебство, совсем не такое, как ее. И началось все иначе. Чиверел бросил взгляд напротив, в нишу с высоким стеклянным шкафом, в котором среди прочих вещей лежала фехтовальная перчатка Дженни. Шкаф был там. Чиверел твердо сидел на месте — он никуда не плыл, в ушах смолкли барабаны батальонов Времени — и напряженно всматривался в стеклянные дверцы, где слабо отражался свет стенного бра у него над головой. Но вот отражение изменилось; оно приблизилось, приняло иные очертания и засветилось по-новому. Теперь это был уголок уютного бара ранневикторианской эпохи: начищенная бронза и олово, сверкающие краны, зеленовато-белые фарфоровые бочонки с джином, бутылки, полные огня и солнечного света. Толстый хозяин с крупным мясистым лицом и толстыми руками опирался на стойку красного дерева. По другую ее сторону расположился мистер Ладлоу в фиолетовом сюртуке и клетчатых брюках, а с ним рядом — потрепанного вида молодой человек в ворсистом котелке, сдвинутом на затылок. Они пили за здоровье друг друга. По-видимому, потрепанный молодой человек был местным журналистом.

— Значит, вы желали бы сказать примерно следующее. Постойте-ка… — Мистер Ладлоу на секунду задумался. — «Вслед за блестящим и неподражаемым дебютом мисс Вильерс и… э-э…»

Журналисту уже приходилось слышать нечто подобное.

— «И по особой просьбе многих достойнейших наших покровителей искусств», — подсказал он.

— Вот именно. Запишите. Теперь дальше… э-э… «Мистер Ладлоу объявляет большое представление в бенефис мисс Вильерс в пятницу, девятого. Бенефициантка явится пред публикой в одной из своих любимейших ролей — в роли Виолы в „Двенадцатой ночи“, вместе с самим мистером Ладлоу в роли Мальволио и мистером Джулианом Напье в роли Герцога. В заключение представлен будет новейший уморительный фарс под названием „Взять их живыми“».

— А-га! — воскликнул хозяин чрезвычайно многозначительно.

— Еще по стаканчику, Джордж.

— А-га! — На сей раз смысл восклицания был иной, хозяин занялся приготовлением напитков.

— «С любезного разрешения полковника Баффера и так далее, — диктовал мистер Ладлоу, — оркестр Пятнадцатого драгунского полка будет исполнять в антрактах популярную музыку. Контрамарки не выдаются…»

— Записано, — сказал журналист, делая у себя заметки. — «Дворяне и джентри…»

— Разумеется. «Дворяне и джентри уже абонировали большое число мест, и публике рекомендуется заказывать билеты, не теряя времени». Ну, вы знаете, как обычно.

— Да, само собой. Цены повышенные?

— Разумеется. «Идя навстречу настойчивым и многочисленным требованиям, и дабы город имел случай воздать щедрую дань благодарности молодой даровитой актрисе…» Ну, вы сами знаете. Валяйте, не стесняйтесь. — Он поднял свой стакан.

— С большим удовольствием, — ответил журналист. — Ваше здоровье, мистер Ладлоу.

— Ваше здоровье. Могу сказать, и без всякого преувеличения, лучшей актрисы у меня не было не помню сколько лет. К тому же усердна и в рот не берет хмельного. — Он отвернулся от собеседника, потому что к нему подошел посыльный с большим конвертом. Распечатав конверт, мистер Ладлоу присвистнул. — Послушайте-ка, друг мой, — сказал он. — Тут для вас найдутся кое-какие новости. — И он прочел то, что было написано на визитной карточке, вынутой им из конверта: — «Огастас Понсонби свидетельствует свое почтение мистеру Ладлоу и от имени Шекспировского общества города Бартон-Спа имеет честь пригласить мисс Вильерс, мистера и миссис Ладлоу, мистера Джулиана Напье и всех участников труппы на прием и ужин в гостинице „Белый олень“ по окончании большого представления в бенефис мисс Вильерс в пятницу, девятого». — Мистер Ладлоу раздулся от восторга и гордости. — Прочтите сами. Я об этом не знал. Очень любезно с их стороны.