Краткая история равенства - Тома Пикетти

слабы, между ними сохранялось определенное равенство. Но с того момента, как многие страны Европы существенно нарастили свой фискальный, административный и военный потенциал, динамика приобрела новый, совершенно иной характер.

График 8

У истоков великого расхождения: рост фискальных и военных возможностей государств Европы в 1500–1850-х годах

Интерпретация. В 1500–1600-х годах налоговые сборы в европейских странах на одного человека составляли эквивалент зарплаты за 2–4 дня неквалифицированного труда в городе; в 1750–1850-х годах этот показатель составлял уже зарплату за 10–20 дней. По сравнению с ними налоговые поступления в Китае и Оттоманской империи все это время сохраняли стабильность и равнялись зарплате за 2–5 дней. Если учесть, что национальный доход на человека примерно соответствовал зарплате за 250 дней, получится, что в Китае и Оттоманской империи налоговые сборы застопорились на уровне 1–2 %, в то время, как в Европе выросли до 6–8 % от национального дохода.

Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite

Хлопковая империя: установление контроля над мировой текстильной промышленностью

Исследования недавних лет в самой полной мере подтвердили выводы Померанца об истоках «великого расхождения», об основополагающей роли военно-колониального доминирования, равно как и обусловленных им финансовых и технологических новшеств[51]. В ходе их проведения было установлено, что политическая фрагментация Европы, в долгосрочной перспективе повлекшая за собой не столько положительные, сколько отрицательные последствия (такие как пучина саморазрушения и геноцида, в которую в 1914–1945-х годах погрузились европейские колонии; или, в несколько меньшей степени, неспособность Европейского союза укрепить свою единую политическую структуру и объединиться в начале 2020-х годов), в 1750–1900-х годах позволила странам континента взять верх над Китаем и остальным миром, используя новшества, появившиеся в результате их военного соперничества[52].

Кроме того, работы Свена Беккерта по изучению «хлопковой империи» показали, что именно рабская эксплуатация хлопковых плантаций позволила европейцам и британцам в 1750–1860-х годах взять под свой контроль текстильную промышленность всего мира[53]. В 1780–1860-х годах в колонии через Атлантику из Африки вывезли половину рабов, переправленных туда за весь период с 1492 по 1888 год. Эта последняя фаза ускоренного роста рабства и хлопковых плантаций сыграла главную роль в усилении могущества британской текстильной промышленности. В 1780–1790-х годах основным производителем хлопка были Антильские острова, в первую очередь Санто-Доминго. После упадка этих плантаций в результате восстания рабов в 1791 году эстафетную палочку переняли южные штаты США, выведя рабство и производство хлопка на неведомый ранее уровень. И хотя в 1810 году работорговлю официально упразднили, в действительности она продолжалась еще несколько десятилетий (в особенности живой товар поставлялся в Бразилию), тем более что владельцы плантаций прекрасно понимали, насколько быстро и эффективно происходит естественное воспроизводство рабов. В период с 1800 по 1860 год число рабов на юге США выросло в четыре раза и достигло четырех миллионов человек (см. График 9). Производство хлопка при этом выросло в десять раз благодаря усовершенствованию технологий его выращивания и более интенсивного производства. Накануне Гражданской войны в Соединенных Штатах 75 % всего хлопка на европейские фабрики поставлялось именно из южных штатов страны, что самым наглядным образом свидетельствует об основополагающей роли рабовладельческой системы.

Что касается работ Прасаннана Партасарати, то они позволили установить, что важнейшую роль в становлении британской текстильной индустрии сыграла протекционистская политика против Индии[54]. В XVII–XVIII веках производственную продукцию (всевозможный текстиль, шелк, фарфоровые изделия) в основном экспортировали Индия и Китай, а оплачивалась она в значительной степени золотом и серебром из Европы и Америки (к которым также можно добавить и Японию). Индийский текстиль, особенно набивные ткани и голубой ситец, в Европе, да и во всем мире, произвел настоящий фурор. В начале XVIII века текстиль, который английские торговцы меняли в Западной Африке на рабов, на 80 % производился в Индии, хотя к концу столетия этот показатель снизился до 60 %. Морские реестры говорят о том, что индийский текстиль составлял треть всех товаров, которые с 1770-х годов грузились на суда в порту Руана и отправлялись в Африку за живым товаром. Оттоманские источники свидетельствуют о том, что на Ближний и Средний Восток индийского текстиля поставлялось даже больше, чем в Западную Африку, что, по всей видимости, не составляло никаких проблем для турецких властей, весьма чувствительных к интересам как местных потребителей, так и производителей. Европейские торговцы очень быстро сообразили, что если объявить индийскому текстилю войну, это позволит им не только в определенной степени овладеть их технологиями, но и приступить к реализации собственных трансконтинентальных проектов. В 1685 году британский парламент ввел на него таможенную пошлину в размере 20 %, а в 1690 году поднял ее до 30 %, чтобы таким образом к 1700 году полностью перекрыть поток набивного и окрашенного текстиля. С этого момента ткани из Индии стали поставляться только в необработанном виде, что позволило британским производителям сделать значительный шаг вперед в изготовлении окрашенного и набивного текстиля. Аналогичные меры были приняты и во Франции, а в Англии весь XVIII век эти процессы все больше ужесточались, вплоть до введения в 1787 году таможенной пошлины в размере 100 % на весь индийский текстиль. Решающую роль в развитии британской текстильной промышленности, особенно в 1765–1785 годах, на которые пришелся ее самый бурный рост, сыграли лоббистские усилия ливерпульских работорговцев, которым для наращивания их коммерции в Западной Африке требовался качественный текстиль, позволявший тратить меньше денег. И только добившись в текстильной индустрии неоспоримых, хотя где-то и относительных преимуществ, в особенности благодаря использованию угля, в середине XIX века Великобритания взяла на вооружение новый дискурс и стала ратовать за развитие свободы торговли. Сходные протекционистские меры Англия предприняла и в отношении судостроения Индии, в XVII–XVIII веках добившейся в этом деле значительного процветания. Для этого в 1815 году был введен специальный налог в размере 15 % на все импортные товары, доставлявшиеся кораблями индийского производства. Кроме того, было заявлено, что любую продукцию государств, расположенных к востоку от мыса Доброй Надежды, в страну могут привозить только корабли, сошедшие со стапелей Великобритании. Хотя оценить данные события в глобальной перспективе довольно трудно, нам представляется совершенно очевидным, что в совокупности эти протекционистские меры, которые Британия насаждала в мире с помощью своих канонерок, сыграли весьма существенную роль в промышленном доминировании Великобритании и Европы. Из анализа доступных источников можно сделать вывод, что если в 1800 году доля Индии и Китая в мировом промышленном производстве достигала 54 %, то в 1900 году она сократилась всего до 5 %[55].

График 9

Рост и закат евроамериканского рабовладельчества в 1700–1890-х годах

Интерпретация. В 1860 году количество рабов на евро-американских плантациях в Атлантическом регионе достигло 6 миллионов человек (из них 4 миллиона на юге США, 1,6 миллиона в Бразилии и 0,4 миллиона на Кубе). Своего пика работорговля на французских и британских Антильских островах (к которым мы также добавили Маврикий, Реюньон и Кейптаун) достигла в 1780–1790-х годах (1,3 миллиона