Тридцать лет спустя - Аркадий Иосифович Хайт

— Брысь, тебе говорят! — повторил председатель и махнул на кота рукой.

Кот посмотрел на председателя и принялся чесать за ухом. Зал оживился. Наконец-то публика почувствовала интерес к происходящему.

Председатель вышел из-за стола, подошел к коту и шлепнул его докладом по спине. Кот лениво спрыгнул со стула, обошел вокруг стола и взобрался на освободившееся место председателя. Тот со всех ног кинулся обратно. Тогда кот обошел стол с другой стороны и уселся на прежнее место. Публика захохотала.

— Посерьезней, товарищи, посерьезней, — сказал председатель. — Все-таки важные вопросы решаем. Чей это кот?

— Да это же Васька, — сказали из зала. — Сторожа нашего кот.

— Понятно. Сторож здесь присутствует?

— Тут я, — поднялся со своего места сторож.

— Я вас попрошу немедленно вывести животное.

— Нет, — махнул рукой сторож, — не пойдет.

— Как это — не пойдет?

— А так. За сценой-то вон холодище какой. Вторую неделю не топят. А тут лампы, прожектора. Да и люди надышали. Так что не пойдет. Очень он тепло уважает.

— Ну, товарищи, — развел руками председатель, — я не понимаю. Что же мы, из-за кота будем собрание отменять?

— А чего его отменять? — сказали из зала. — Сидит себе — и пусть сидит. Он же никого не трогает.

— Верно! Пускай погреется.

— А в зале, между прочим, топить надо. А то у вас в докладе про это ничего не сказано.

— При чем здесь я? — быстро сказал председатель. — Вопросами клуба у нас занимается культмассовый сектор.

С места вскочил культмассовый сектор с коричневой от загара лысиной.

— Я, товарищи, об этом ничего не знал. Мы примем меры. В самое ближайшее…

— Не знал он, — громко сказали в зале. — Конечно, ему не холодно. Целый месяц в Сочи просидел по тридцатипроцентной путевке.

— Точно! А я третий месяц в желудочный санаторий прошусь — так путевок нет.

— Товарищи, товарищи! — закричал председатель, пытаясь вернуть собрание в прежнее русло. — Не будем переходить на личности. Это же частный случай. Выясним, разберемся… Давайте продолжим.

Но собрание уже пробудилось от спячки и никак не желало погружаться в нее обратно.

— Хватит нам бумажки зачитывать. Надоело!

— Пусть лучше соцстрах скажет, куда он путевки девает!

Из-за стола поднялся маленький, тщедушный соцстрах. Он не привык выступать на таких многолюдных собраниях. От волнения руки у него тряслись, подбородок дрожал. Это был уже не соцстрах, а, скорее, соцужас.

— Я того… Не виноват. Я — как большинство. Сам я ничего не решаю.

— А не решаешь — так нечего место занимать!

— Нам такие нужны, которые решают!

— Ну товарищи, — плаксивым голосом сказал председатель, — я не понимаю, почему такой шум из-за этого кота. Он даже не член нашего профсоюза… Кыш, ты! — снова замахал он руками. — Кыш, проклятый!

— Не тронь кота! — загудели в зале. — Пусть сидит. Ему, может, тоже в президиум хочется. А то у вас туда не пробьешься.

— Верно. Привыкли, понимаешь, к почету, а на дело им наплевать!

— Ты нам лучше скажи, когда очередникам квартиры дадут? Пятый год обещаете.

— И с премиями, с премиями надо решать! — перекрывая всех, кричал чей-то бас. — А то работают одни, а получают другие.

Собрание продолжалось. Люди вскакивали со своих мест. Они кричали, шумели и топали ногами. А рыжий кот, свернувшись в клубок, сладко спал на стуле. И никто не обращал на него внимания. Ведь люди давно уже привыкли к тому, что на собрании у них обязательно кто-то спит.

МЕЧТА

У каждого человека в жизни мечта есть. Один хочет машину купить, другой — на гитаре играть научиться, третий — в начальники выбиться. А вот у меня мечта особая, ни на кого не похожая. Мечтаю… мечтаю я… в метро прокатиться. Вы только погодите, не хмыкайте. Мечта эта вроде простая, но для меня как бы неосуществимая. Метро-то у нас в городе на каждом углу, а внутрь меня не пускают. Придумал какой — то бюрократ дурацкое правило: чтоб, значит, человека в нетрезвом виде туда не пускали. А если человек всегда в таком виде? Что ему делать? Ну сами посудите, не глупость, а? В троллейбус — можно, в трамвай — можно, на работу — добро пожаловать! А в метро — нельзя.

Так что с этим метром у меня целая трагедия. Когда я веселый, меня туда не пускают, а когда просплюсь, в себя приду — у меня пятачка нет на проезд. А просить совестно. На выпивку — еще туда-сюда, а на мечту — язык не поворачивается.

Иной раз смотрю по телику “Клуб кинопутешествий”. А там Северный полюс показывают или какую-нибудь Южную Бразилию. А я гляжу и думаю: ну зачем это мне, на кой черт? Ведь это все неизвестно где, за тридевять земель. Показали бы лучше метро. Как там, что там? Ведь сколько людей интересуются.

Вот у меня дружок есть, Серега. Так он, верите-нет, два раза в метро был. Рассказывает — прямо чудеса. Кругом мрамор, люстры хрустальные, каждую минуту поезда ходят. И лестница такая специальная, забыл название. Ты на ней стоишь, а тебя ведет. Прямо не верится.

Другой раз идешь вечером и видишь это здание: красивое, современное, в темном небе над ним буква “М” горит. Метро, значит. А ты стоишь и думаешь: “Ну почему? Другим можно, а мне нельзя? Неужто я хуже всех?”

Ведь за всю жизнь только один раз внутри был. И то не дали на поезде прокатиться. Я этот день как сейчас помню. Шел я тогда, как всегда, веселый. От Петрухи возвращался. Какая-то у него радость была. То ли он в отпуск ушел, то ли от него жена ушла. Не помню. Но не в этом суть. Подошел я к этому зданию с буквой “М", и то ли они не разобрали, что я хорош, то ли контролер куда-то отлучился, но, в общем, проскочил я. Удалось. Ну, скажу вам, внутри этой “М” действительно картинка. Кругом зеркала, кафель белый, полотенца чистые висят. И что интересно: пассажиры — одни мужики. Женщины — ни одной. Может, на переход пошли. Ну я, чтоб не застукали, кинулся в какую-то кабинку, дверь на задвижку закрыл. Сижу, жду поезда. Полчаса жду, час жду — нету. А пассажиры — они же склочники — в дверь начали барабанить:

— Гражданин! Выходите! Вы здесь не один!

Я дверь открыл и говорю:

— Куда выходить? Я ж поезда жду. Хочешь вместе ждать — садись, я подвинусь.

Да разве они понимают? Слово за слово, крик, скандал, кому-то я рубашку порвал… Выкинули меня на улицу, не дали на поезде