Знахарь-2, или Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович
Шрифт:
Интервал:
Люция пожала плечами.
— Здесь не идет речь о филантропии. Насколько же вы не понимаете меня… Я не из чувства филантропии забочусь о бедных.
— Ну, все равно. Это можно назвать, если вам так удобнее, чувством общественного долга.
— Ну уж нет, пан Ян. Не может быть речи о долге там, где получаешь удовольствие. Я это делаю для себя. Меня радует тот факт, что я могу для чего-нибудь пригодиться, что действительно нужна этим людям, у которых нет денег на лекарства, на лучшего доктора.
— Согласен. Одобряю при одном условии: прежде всего надо стать этим лучшим доктором, больше времени уделять учебе в клинике, а не каким-то там стандартным заболеваниям, которые вас ничему не научат.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Скажите мне, пожалуйста, не будут ли именно такие худшие врачи, как я, этим беднякам нужны всегда?
На лице Кольского появилось раздражение.
— Вероятно, но зачем этим должны заниматься вы, погрязая в этом ценой своих способностей и возможностей на будущее?
— Вот видите, в вас говорит эгоист. Моих способностей, моих возможностей. Вы не принимаете в расчет то, что я, возможно, и не ищу никаких других возможностей, что, может быть, нахожу самое большое удовольствие именно в таком, а не в другом использовании моих способностей. Как вы смешны в своем ослеплении! Вам кажется, что все люди должны иметь те же склонности и желания, что у вас.
— Не те же, только разумные, разумные!
Ей хотелось ответить, что рассудок в его интерпретации сводится к бухгалтерии, но она воздержалась.
Во всяком случае, этот разговор несколько охладил их отношения, и полученные сегодня розы Люция могла воспринять как форму извинения. Это предположение несколько рассердило ее. Во-первых, потому, что она знала чрезмерную бережливость Кольского, который из своих небольших доходов должен был выдать порядочную сумму на эти цветы. Она понимала, что сделал он это не без умысла и что эти расходы он будет долго помнить. Во-вторых, у нее было врожденное чувство неприятия чего бы то ни было от людей, с которыми она не могла или не хотела рассчитаться. Наконец, она понимала, что анонимность для Кольского была самоотверженным поступком, так как он принадлежит к тому типу людей, которые специально не гонятся за известностью, однако всегда стараются подчеркнуть свое присутствие в различных делах, свое участие.
Эти недостатки Кольского не вызывали у Люции возмущения, скорее она смотрела на них снисходительно. И все же она решила сделать ему выговор за присланные цветы и подчеркнуть, что ей не нужны подобные доказательства памяти.
Такая возможность представилась ей сразу же после праздников. Поздним вечером, работая в лаборатории клиники за микроскопом при исследовании крови одного из пациентов, она услышала за спиной шаги Кольского. Пользуясь тем, что можно сделать свои замечания, не глядя в глаза Кольскому, она с полной уверенностью обратилась к нему:
— Хорошо, что вы пришли. Как раз я хотела с вами поговорить. Зачем вы делаете такие вещи? Поверьте мне, что я не могу даже поблагодарить вас, потому что это не вызвало у меня ни малейшей радости.
Кольский искренне удивился.
— Я не знаю, о чем вы говорите, панна Люция.
— Не притворяйтесь. Я говорю о цветах. Вы делаете бессмысленные расходы, какие-то подарки, которые не соответствуют нашим отношениям.
— Я ничего не знаю ни о каких цветах, — заявил он решительно.
Она подумала, что он сам понимает сейчас бессмысленность своего поступка и пользуется анонимностью, чтобы не признаться в этом.
— Я не думала, что у вас так мало гражданской смелости, — сказала она холодно.
Некоторое время Кольский молчал.
— Панна Люция, — начал он, — наверное, здесь какое-то недоразумение. Кто-то хотел сыграть с вами, или со мной, или с нами обоими шутку и подписался моим именем. Гражданской смелости у меня всегда было достаточно, да и зачем мне стыдиться того, что я посылаю вам цветы? И я сделал бы это наверняка, — добавил он после минутного колебания, — если бы не знал, что у вас подобные проявления… дружеских чувств не найдут одобрения.
Люция повернула голову и смотрела на него с удивлением: не вызывало сомнения, что он говорил правду.
— Значит, эти розы не вы прислали?.. Присланы анонимно… Поэтому я думала… Извините меня, пожалуйста.
Ситуация была очень неприятной. Люция чувствовала себя так, точно она хотела убедить этого человека, что он любит ее больше, чем в действительности. Кольский был в отчаянии, оттого что совершил непростительную ошибку и на праздники не сделал Люции маленький рождественский подарок. Это могло выглядеть так, что он вообще о ней забыл. А возможно, Люция специально придумала эти розы, чтобы подчеркнуть его невнимательность по отношению к ней?..
Он стоял у лабораторного стола, в замешательстве глядя на ее склоненную фигуру в белом халате. Он видел ее светлые волосы, пылающие щеки, белые сильные руки, манипулирующие у микроскопа.
— Прошу вас, извините меня, — повторила она.
— О, вовсе не за что, — ответил он неловко.
— Есть за что, потому что подозревала, что вы могли совершить такую глупость, — уверенно ответила она.
— Это совсем не глупость, — запротестовал Кольский. — Это мне следует извиняться перед вами, что забыл о Рождестве для вас.
Она слегка пожала плечами.
— Не вижу, на каком основании именно вы должны были помнить о празднике для меня. Нет ни малейшего основания.
Он заколебался.
— Основание, что следует помнить о тех, кого считаем самыми близкими для себя…
Понимая, к чему клонит Кольский, Люция со смехом прервала его:
— Действительно. Не слишком ли долго мы находимся близко друг к другу? Мне кажется, что вы уже должны быть в своем отделении.
Сейчас без четверти одиннадцать.
Однако Кольский продолжал:
— Почему вы, панна Люция, не хотите выслушать меня? Почему каждый раз, когда я хочу высказать вам то, что чувствую, чувствую уже давно, чем живу, что наполняет мои мысли… Почему вы…
Не поднимая головы от микроскопа, она быстро ответила:
— Потому что это не нужно и бесцельно.
— Но вы же знаете, вы не можете не знать, что я люблю вас, — заговорил он порывисто.
— Я знаю, что это вам только кажется. — Она быстро вынимала стекла из микроскопа. Сделала несколько записей на бланке и встала.
Он загородил ей дорогу.
— Панна Люция, вы не уйдете, пока не выслушаете меня. Почему?.. В чем вы меня упрекаете?
— Ни в чем.
— Так почему?.. Почему вы с таким пренебрежением, с таким страхом, сам не знаю, как это сказать, отвергаете мои чувства?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!