Красный лев друидов - Наталья Солнцева

Матвей вдруг вспомнил, что отец одного из его подопечных – близкий приятель Калмыкова. Именно по просьбе Ларисы подросток попал в группу Карелина и начал посещать военно-спортивный клуб. Отец парня недавно звонил, рассыпался в благодарностях. Что, если поговорить с ним?

Он прямо из машины попробовал связаться с господином Аврамовым. Тот почти сразу ответил.

– Рад слышать вас, Матвей. Вы по поводу моего балбеса?

– Нет...

– Слава богу! Я уж думал, опять сорвался мой недоросль!

– С ним все в порядке. Я по другому вопросу...

– Хорошо. Долг платежом красен, – прогрохотал в трубку Аврамов. – Чем могу служить?

– Надо бы встретиться...

– Понял. Давайте через пару часов, в бильярдной «Черный конь».

Москва. Август 1917 года

Ольшевскому пришлось поломать голову, прежде чем он привел содержание «писем из шкатулки», как он окрестил свое приобретение, в соответствие с современным стилем изложения. Все языки с течением времени претерпевают определенные изменения. Английский – не исключение.

Он не сразу смог сделать точный перевод эпистолярных откровений неизвестной дамы, которая подписывалась Sworthy. – Что сие означало? Имя? Фамилию? Прозвище? Лексику писем можно было отнести приблизительно к семнадцатому веку, посему далеко не все слова и обороты оказались понятными. Но сию трудность ему достаточно быстро удалось преодолеть. Чем глубже пытливый ум исследователя проникал в смысл этих необычный посланий, тем сильнее они его интриговали. На поверхностный взгляд можно было бы подумать, что некая дама сообщает своему благодетелю – то ли наставнику, то ли родственнику, то ли опекуну, – о жизни в чужой стране, о новых для нее обычаях и правилах, о своих душевных порывах и сердечных переживаниях. Однако за всеми перечисленными обыденностями жизни крылась некая сокровенная суть, которую Sworthy старательно вуалировала. Казалось, она нарочно облекает свои послания в такую форму, дабы придать им вид банальной переписки. А на самом же деле за строчками, рисующими быт и нравы той среды, куда забросила автора писем судьба, прятался некий подтекст. Тем более серьезный, чем тщательнее он маскировался. Подразумевалось, что адресат должен был уловить сей подтекст, как именно ту информацию, которую истинно желала донести до него неизвестная Sworthy...

– Впрочем, я могу ошибаться, – бормотал ученый, потягиваясь и разминая затекшие члены. – У меня с детства бойкое воображение, из-за коего родители мои и товарищи по играм имели множество неприятностей и впадали в заблуждения.

У Ольшевского сложилось мнение, будто переписка велась между мужчиной и женщиной, которых связывали отнюдь не родственные и не любовные отношения. Однако же они, несомненно, являлись единомышленниками, и вообще, людьми, духовно близкими между собою. Собственно, писала дама... а дошли ли ее послания по адресу? Кстати, адреса сего указано не было. Можно догадаться, что отправлять письма намеревались с нарочным, сначала сухопутным, а потом морским путем в Англию. Нарочный сей должен был знать, кому доставить корреспонденцию. Но вот доставил ли он ее? Вопрос!

Ежели не доставил, то что ему помешало? Ежели доставил, то по какой причине послания вернулись в Москву? Впрочем, потомки адресата могли приехать в Россию и привезти с собой семейный архив. Вариантов много...

Письма были сложены в хронологическим порядке и пронумерованы... видимо, уже в более позднее время. Не похоже, чтобы нумерация принадлежала руке старушки, продавшей Ольшевскому сундучок с письмами. Скорее, она получила их уже в том виде, в каком они предстали перед покупателем.

Опыт работы с архивными документами, старинными рукописями и манускриптами позволил Ольшевскому сделать вышеозначенные заключения. Как ученый-филолог он дивился красоте стиля этих затейливых посланий из прошлого. Как человек – удивлялся перечисляемым подробностям и взгляду приезжей особы на житие российское, предшествовавшие славным преобразованиям Петра Великого. Как мужчина, – испытал вдруг необъяснимую жгучую потребность увидеть воочию даму, оставившую после себя сии строки... а пуще того разгадать тайну, которая будто бы проступала между словами, однако не давалась уразумению...

Ольшевский завел специальную тетрадку, куда переписал на современный манер «письма из шкатулки». Разговоры доктора про грабителей, от которых он прежде отмахивался, теперь показались ему достойными внимания. Он нашел укромное местечко в кладовой, где вместо съестных припасов хранил книги, и спрятал туда деревянный сундучок, окованный по углам почерневшим металлом, вместе с его содержимым. Уходя, он прятал под матрац и тетрадку, что совершенно уж не вязалось с его убеждениями, будто бы к нему не залезут, ибо красть у него нечего, кроме бумаг и книжных томов, коими воры мало интересуются...

Тетрадка стала олицетворять для него развлечение совершенно особого рода. Читая и перечитывая сии свидетельства из прошлого, Ольшевский погружался в мир чужих страстей и тайных стремлений, постичь которые стало для него делом чести...

Первое письмо было довольно длинным:

«Мой дорогой! Уж и не чаяла добраться живой до стольного града царей московских. Не раз и не два прощалась я с белым светом и горевала о том, что не сумею оправдать ваше доверие и возложенные вами на меня надежды. Жизнь здешняя оказалась куда проще и опаснее, чем мы могли предполагать. Впрочем, и простота сия, и опасности заключаются в странных нравах жителей этой северной страны, холодной и пустынной, где можно долго-долго ехать, не встретив ни путника, ни селения, ни самих признаков человеческого обитания. Ужасающая нищета соседствует в Московии с невиданной роскошью, а чрезмерная богобоязненность – с самыми дичайшими суевериями. Никогда не знаешь наверняка, что на уме у кучера, у хозяина постоялого двора... у торговца в захудалой лавчонке... тем более, у служилых людей – бояр и дворян, окольничих, стольников, стряпчих, думных дьяков и прочих придворных, кои окружают особу государя. Мгновение назад наивные и доверчивые, они вдруг становятся подозрительными и лицемерными, способными на любое злодейство. Как с ними вести себя, неведомо.

По дороге к Москве мне чудом удалось избежать столкновения с разбойниками. Шайки вооруженных грабителей совершают повсеместно необычайно дерзкие и жестокие нападения. Лесную чащу, овраг, болото и даже станционный домишко, где меняют лошадей, они превращают в укрытие, откуда набрасываются на путников, ничего дурного не ожидающих. Сии сборища беглых слуг, городских бедняков и разорившихся крестьян нередко совершают ужасные смертоубийства, не щадя никого. Предводительствуют ими иногда умные вожаки из высших сословий, даже княжеского роду, обиженные властелином своим. Никакие предосторожности не спасают от сей лютой напасти. Путешественника, который отправляется дальше двадцати верст, считают обреченным на неминучую погибель. Вот какова Россия! Бесконечными унылыми трактами я добиралась до города, куда вы изволили послать меня. Представьте, как я волновалась за главное мое сокровище, без коего мои действия будут сильно затруднены, если вообще возможны.