ХВ Дело № 3 - Борис Борисович Батыршин

— Понимаю. — Бокий поджал губы. — И уже готовлю всё необходимое. Кстати, я собираюсь подключить к разработке операции Корка[1] — он, если ты не забыл, командует войсками Московского округа, и может оказаться нам чрезвычайно полезен.

— Охрану Кремля несут части ОГПУ. — заметил Трилиссер.— Корк ими не распоряжается.

Шпильку насчёт забывчивости он пропустил мимо ушей.

— На этот случай у нас имеется Петерсон[1], как-никак, комендант Кремля. Что до Корка, то он равно понадобится — не в этот раз, так в другой.

[1]Рудольф Августович Петерсон — с 1920 по 1935 гг. комендант Кремля. Расстрелян в 1937-м по обвинению в принадлежности к контрреволюционной террористической организации.

Имей в виду, Меир, подготовка к февральскому пленуму — это так, на всякий случай и, скорее всего, не пригодится. А вот на июль намечен Объединённый пленум ЦК и Центральной контрольной комиссии, и тон на нём будет задавать Сталин и его прихлебатели. Эксперимент Гоппиуса намечен на февраль, но если он закончится неудачей — а я в этом почти не сомневаюсь, — у нас останется ещё четыре месяца на поиски «Порога Гипербореи» и реализацию идей Барченко.

Он неожиданно сильно ударил кулаком по столешнице — пустые коньячные рюмки, звякнув, подпрыгнули. — Это шанс, Меир, и упустить его было бы глупо. Я хочу сам, своими глазами увидеть, как наши мертвяки растерзают Кобу и его шайку! А что до тайных знаний гиперборейцев, о которых так радеет Барченко — с ними потом разберёмся… если доживём.

[1] А́вгуст Янович Корк крупный советский военачальник, командующий армиями в период Гражданской войны. Расстрелян по «делу Тухачевского».

VII

Полезная всё же штука — регулярное пассажирское сообщение! Во всяком случае, до тех пор, пока автомобиль остаётся на просторах Республики Советов всё же роскошью, а не средством передвижения — и продолжаться это будет по моим подсчётам никак не меньше лет пятидесяти. Красно-жёлтый, на шасси грузовичка АМО автобус высадил меня возле развилки, где от харьковского шоссе отходила вправо грунтовка, ведущая к коммуне, прощально квакнул клаксоном и покатил дальше. Чумацкие лошадёнки, даже по зимнему времени запряжённые в телеги и брички, шарахались от механического дива, а их хозяева, вислоусые и красноносые Тарасы с Мыколами в тулупах и бараньих шапках провожали первенца сельского общественного транспорта сакраментальными «Тю!..» и многословными напутствиями, насквозь непристойного содержания.

До ворот с сетчатой вывеской «Детская трудовая коммуна имени тов. Ягоды» от развилки было пешком километра полтора — через деревянный мост, возле которого мы однажды повстречали цыганский табор.

Наручные часы (подлинный «Лонжин», купленный на остатки валюты в Гамбурге перед тем, как садиться на пароход) показывали девять-тридцать утра. Коммуна уже проснулась, позавтракала и готовилась вступить в очередной трудовой и учебный день. Пробраться в главный корпус незамеченным нечего и думать, да и смысла в этом совершено никакого — наверняка моё отсутствие замечено на утренней поверке, замечено и отмечено в журнале дежкома, куда заносятся факты всех, даже мелких нарушений. На предмет принятия соответствующих мер. Отрабатывать же честно заработанный наряд, размахивая лопатой для снега, мне не улыбалось — намахался уже за предыдущие три дня, причём добровольно, без всякой за собой вины! — а потому я решил следовать мудрому правилу, изложенному ещё в фильме «Айболит-66».

Нормальные герои, как пел Ролан быков в роли Бармалея,всегда идут в обход — а потому я свернул с тракта, недоходя до ворот коммуны — аккурат там, где придорожные заросли прорезает тропинка, выводящая на зады «особого корпуса». Ну и досталось мне на этой кривой дорожке не меньше, чем кинематографическим пиратам — тропка была сплошь завалена снегом, проторивать её приходилось, считай, заново, и к неприметной калитке в ограде я подошёл злой, уставший и пропотевший насквозь. И даже не пришлось нисколько притворяться, чтобы переодеться, сменить промокшие ботинки и юнгштурмовку с брюками на рабочую обувь и одежду, смену которой мы держали в шкафчиках, в «особом корпусе». Оставалось развешать мокрое на трубах парового отопления (комната, в которой мы отсиживались во время карантина всё ещё числилась за нами) и, как ни в чём ни бывало, направиться по расчищенной «нарядниками» дорожке к главному корпусу. Типа: «я тут заглянул вчера перед отбоем в «особый корпус» по срочному и чрезвычайно секретному делу, да так там и заночевал — у нас, спецкурсантов такое случается…

Не прокатило. Дневальный тормознул меня у ступеней лестницы, ведущий на второй этаж, в спальни, велел дожидаться, а сам послал за дежкомом. Как выяснилось, тот сегодня, ещё после завтрака не поленился навести справки — и выяснить, что коммунар четвёртого отряда Алексей Давыдов в коммуне не появлялся, а значит, на полном основании числится в злостных нетчиках и, как таковой, подлежит… и так далее, по списку. Уже через полчаса я старательно сгребал снег перед крыльцом — два наряда за неявку в срок и ещё два сверху, за попытку ввести в заблуждение дежурного командира, — находя утешение в воспоминаниях о вчерашнем вечере. И особенно, конечно, о том, что было ночью.

Всё началось в кафе — здесь их принято называть кофейнями. За время недавнего путешествия мы, все трое, пристрастились к хорошему кофе — кто-то, например, Татьяна, впервые открыл для себя этот дивный напиток, кто-то же, как мы с Марком, обновили давнюю привязанность. И вот, увидев на бульваре вывеску с чашкой и россыпью зёрен, мы не сговариваясь, повернули в том направлении.

Кофе в заведении оказался так себе, а цены, наоборот, способны были ввергнуть в оторопь человека неподготовленного. Но тут уж ничего не поделать — культура употребления ароматного напитка на просторах СССР ещё не сложилась, и кофе, тем более, сваренный по всем правилам, проходил здесь по разряду дорогостоящей экзотики. Зато выпечка — крошечные песочные корзиночки с заварным кремом пяти различных видов — были выше всякой критики, и мы успели уполовинить целое блюдо с этими лакомствами, когда взгляд мой упал на женщину за столиком у дальнего окна.

Она сидела к нам вполоборота, и лица я разглядеть не мог — и, тем не менее, сразу испытал острый электрический укол узнавания. Елена свет-Андреевна, красавица моя ненаглядная! Как всегда, убийственно элегантна: жакет в крупную шотландскую клетку, длинная, заметно ниже колен, юбка цвета беж, собранная в мелкую складку. На стройных ножках