Лето с Бодлером - Антуан Компаньон

трепетало на ветру, как в Вечерних сумерках:

Ночные огни зажигает Разврат,

Колышет и гасит их ветер свирепый;

Вот двери свои раскрывают вертепы. [105]

Тряпичник со своей заплечной корзиной и крюком для сбора отбросов – это легендарный персонаж старого Парижа и предместья Тампль, простонародного квартала, который по воле барона Османа пошел под снос. Он возникает в многотомных Картинах Парижа Луи-Себастьяна Мерсье и неизменно присутствует в многочисленных «физиологиях» [106], модных при Июльской монархии. Встречается он и в карикатуре, буйно расцветшей в ту эпоху, например, на гравюрах Домье для журнала Шаривари (кстати, Бодлер подарил Домье одну из копий этого стихотворения).

Дурманящее действие вина (и гашиша) Бодлер воспевает в сборнике статей Искусственный рай. Молодые представители богемы братаются в пригородных забегаловках с парижским простонародьем. Из-за городской ввозной пошлины в парижских кабачках вино дороже, и вот, чтобы выпить и предаться мечтам, беднота тянется за городскую заставу. И вино подталкивает к бунту, хотя социалисты и филантропы клеймят алкоголизм.

Существование тряпичника шатко, и этот представитель народа благодаря выпивке забывает о своей участи и мечтами уносится в героическую солдатскую жизнь; он видит себя Наполеоном:

А кругом – триумфальные арки и флаги,

И толпа, и цветы – ослепительный сон!

И в сверкающей оргии труб и знамен,

Криков, песен и солнца, под гром барабанный

Их народ прославляет, победою пьяный.

Так – пускай человек обездолен и гол —

Есть вино, драгоценный и добрый Пактол,

Зажигающий кровь героическим жаром,

Покоряющий нас этим царственным даром.

Тем, кто жизнью затравлен, судьбой оскорблен,

Бог послал в запоздалом раскаянье сон,

А потом – это детище Солнца святое —

Подарили им люди вино золотое. [107]

В этом бунтарском финальном вопле, обвиняющем Бога в сотворении мира скорби, мира без вина, слышится проклятие. Как пишет Бодлер в Искусственном рае: «Есть на земном шаре несметные безымянные толпища людей, страдания которых не могут быть утолены сном. Для них вино слагает свои песни и поэмы» [108]. И потому поэт клеймить пьянство не решается.

Добавим, что тряпичник – это воплощение самого поэта, который в мечте и в бунте отождествляет себя с ним, например в другом раннем стихотворении, Солнце, действие которого тоже разворачивается в старом предместье, ведь именно на его улицах поэт шлифует свое искусство:

Я блестки рифм ищу по грязным закоулкам,

Как по настилу их, бреду по кочкам фраз,

Внезапно стих ловлю, бежавший сотни раз. [109]

Современный городской разочарованный поэт – тоже своего рода тряпичник.

22

Денди

Бодлер был оригиналом. Его имя всегда окружали легенды. Когда друзья его богемной молодости начали публиковать свои воспоминания, все они подчеркивали резкость его высказываний, дерзкую элегантность и бесконечные провокации. Бодлер приковывал к себе внимание; в нем была «своеобразная странность», по словам Шанфлери, который вспоминал среди прочего его зеленые волосы.

Позднее сам Бодлер назовет свою особость дендизмом, имея в виду книгу Барбе д’Оревильи Дендизм и Джордж Браммелл, опубликованную в 1845 году. Начиная с Салона 1846 года Бодлер определяет дендизм как современное явление и называет двух рисовальщиков элегантной жизни, Эжена Лами и Гаварни, «поэтами дендизма».

Кто такой денди? Это праздный молодой человек, довольный собой, надменный, элегантный и непринужденный; его можно встретить на террасах Бульвара и в саду Тюильри; он болтун и острослов. Свое видение дендизма Бодлер кратко резюмирует в Моем обнаженном сердце:

Дендизм.

Что это такое – человек, превосходящий других?

Это не специалист.

Это человек, располагающий досугом и разносторонне образованный. [110]

Денди – это реакция на демократию, последний наследник порядочного человека, старорежимного придворного; он дилетант, и современный утилитаризм его ужасает. «Быть полезным человеком всегда казалось мне ужасной гадостью» [111], – признавался Бодлер.

Дендизм подробно представлен в Поэте современной жизни как строгая дисциплина внутри отсутствия дисциплины:

Не освященный никакими законами, дендизм сам подчиняет строжайшим законам своих адептов, какими бы страстными или независимыми ни были они по натуре. [112]

У денди должна быть возможность не заботиться о деньгах, чтобы посвящать всё свое время туалетам и любовным делам, но ни деньги, ни туалеты, ни любовные дела нельзя назвать главными атрибутами денди (наделав в юности долгов, Бодлер нуждался всю жизнь). Достаток, туалеты и любовные заботы – это всего лишь отличительные признаки денди, нечто вроде «символа аристократического превосходства его духа». Вот почему его элегантность характеризуется «крайней простотой» (Бодлер заботился о своем наряде – но одевался всегда более или менее одинаково).

Денди – это непримиримые индивидуалисты на заре эпохи массовости, они объединяются, чтобы сохранить высшее сословие общества, элиту духа:

Что же это за страсть, которая, став доктриной, снискала таких властных последователей, что это за неписаное установление, породившее столь надменную касту? Прежде всего это непреодолимое тяготение к оригинальности, доводящее человека до крайнего предела принятых условностей. Это нечто вроде культа собственной личности, способного возобладать над стремлением обрести счастье в другом, например в женщине; возобладать даже над тем, что именуется иллюзией. Это горделивое удовольствие удивлять, никогда не выказывая удивления. Денди может быть пресыщен, может быть болен; но и в этом последнем случае он будет улыбаться, как улыбался маленький спартанец, в то время как лисенок грыз его внутренности. [113]

Денди стремится владеть своими чувствами и быть абсолютно невозмутимым.

Это слово подразумевает подчеркнутую самобытность и тонкое понимание психологического механизма нашего мира. Однако, с другой стороны, денди тяготеет к бесстрастности <…>. Денди пресыщен или притворяется таковым из соображений тактических или кастовых. [114]

Эта новая аристократия праздных деклассированных людей ностальгически противостоит приливу демократии:

Дендизм – последний взлет героики на фоне всеобщего упадка. <…> Дендизм подобен закату солнца: как и гаснущее светило, он великолепен, лишен тепла и исполнен меланхолии. [115]

Холодный, решительный и пресыщенный, денди вырабатывает приемы, помогающие ему держаться на расстоянии от природы. «Денди должен непрерывно стремиться к совершенству. Он должен жить и спать перед зеркалом»[116]. Так в Моем обнаженном сердце названа другая черта денди, несвойственная женщине, «противоположности денди».

Денди находится одновременно внутри и вне ситуации,