Невеста Карателя, или Краденная Весна - Марина Бреннер

за порванные надсадой жилы и мозоли на руках, труженик получает хорошую награду вместо пары кривушек и ломтя хлеба.

…Как — то раз вечером, когда Амелла, выйдя из залы, где проводились очередные занятия, притворив дверь, остановилась в коридоре, Каратель хотел окликнуть её.

Выглядела девушка здорово уставшей, и у него родилась мысль отвести её на прогулку после ужина. Да, разумеется — в уже заснеженном саду темно и здорово холодно, но немного продышаться бы не помешало ни ей, ни ему самому. Полу или часовой прогулки должно было бы хватить.

Нейер уже открыл было рот, чтоб позвать пассию, однако тут же напрягся.

Воровито оглянувшись по сторонам, серебристая сучка быстро спрятала в карман платья зажатый кулак. Потом, оглянувшись ещё раз и ещё, мелкой, "приличной" походкой засеменила вглубь коридора. Именно туда, где ей совершенно нечего было делать.

Коридор, длинный и узкий, заканчивался тупиком с выдолбленной в камне небольшой нишей. Это был запасной ход, для спасения при возможном пожаре или других обрушениях.

Каратель использовал его всего один раз, когда местные идиоты, нажравшись браги или ещё какой — то дряни, решили устроить революцию.

Пьяные и оттого смелые невероятно, они вторглись на территорию Поместья, поломав старые, тогда ещё ненадежные ворота.

Сам же Дангорт, пройдя тайной дверью, явился бунтарям уже ммм… в другом обличии…

Теперь же, не шерохнув даже воздух, он двинулся точно след в след за хитрюгой — любовницей.

Остановившись перед дверью, Амеллочка — сучка положила ладонь на железную её обшивку. Оказавшись в крохотном помещении, ловко выудила из какого — то угла небольшой мешок.

Видела лицемерка прекрасно, в любой тьме — этот факт о ней Дангорту был известен давно. Поэтому темнота, жрущая сейчас с аппетитом и комнатку, и сам тайник, совсем не мешала девке ссыпать в мешочек…

…серебрянные монеты.

Где?! Как она их достала? И для чего они ей?

Задаваться этими вопросами Каратель не смог дольше одной секунды, потому что…

— Ну и шшшшто это такое, — выдохнул он, мешая слова с корично — пряной гарью — Я же тебя удушшшу, паразитка…

…Обернувшись на это шипение, девица Радонир растерялась.

Однако же, быстро собравшись с духом и отшвырнув мешок прочь, сжала кулаки.

— Я вас НЕНАВИЖУ, нейер, — прохрипела ему в тон, сузив глаза уже привычными, РОДНЫМИ, ледяными щелками — И тут выследили. Надо же… Что теперь? Убьете?

— Нет, — спокойно ответил, остывая и холодея — Может, просто покалечу.

Растеряв самообладание, она кинулась на него, вложив все силы в дикий, почти звериный визг и ряд мелких ударов по лицу и обнаженной, слегка прикрытой порванной рубахой груди. По коже, исполосованной шрамами и редкими рядами чешуи.

И тут же захрипела, легко расцарапав ногтями кожу несильно сжавшихся на её шее, пальцев…

…со слегка выпущенными и опасно загнутыми вниз, когтями.

Глава 12

Пока Каратель нёс разъярившуюся, вырывающуюся пассию, перекинув через плечо, как дорожную сумку, с той пассии стремительно слетели и вся, дорогой ценой оплаченная салонная премудрость, и даже бесплатно доставшийся природный, врожденный стыд.

Девица Радонир вопила… да что там на весь коридор! На весь Дангорт, а то и на весь Остар разносилось пронзительное "Чтоб вас разорвало, нейер! В клочки!" и уж вовсе дикое, утробное "НЕНАВИЖУУУУУ!"

Крепко удерживая хамку под колени, Дангорт коротко пнул носком сапога тугую дверь спальни.

Оказавшись внутри, с размаху шлепнул наложницу ниже спины.

— Не ори, твою мать! — поставив на пол, крепко сжал тонкие запястья одной рукой и, развернув к себе, добавил — Закрой пасть, я сказал! Прибью как крысу!

Ответом были звенящий, злой визг, плевки и… такие ругательства, что услышь их тетка Лима, например, так точно добавила бы к карателевым шлепкам своих, тонким прутом либо мокрой, скрученной жгутом тряпкой.

— Ненавижу! — завопила Амелла, крутясь, вырываясь и не обращая никакого внимания на жгучую боль в запястьях — Чтоб ты вовсе пропал! Червяк вонючий! Разорви те…

Ледяная вода из цветочной вазы остудила пыл.

Девица Радонир, замерев на месте, теперь отплевывалась, стараясь убрать с лица и глаз прилипшие к ним мокрые пряди волос и узкие, белые лепестки ниарских зимнецветов.

— Вы, — прошептала, чавкнув мокрыми туфлями — Спятили, нейер… что ли?

— Идиотка! — рявкнул Дангорт — Где взяла деньги?

В спальне воцарилась тишина.

Почти мертвая, разбавляемая слегка лишь звуками капель воды, падающими на каменный пол из лежащей на столе вазы да легким шумом ветра за окном.

Дыхание девушки было прерывистым и уже почти спокойным. Однако что — то всё же тревожило начинающую засыпать ярость. И это что — то, яркое и совсем уж чужеродное, вдруг обеспокоило посильнее, чем выведшее из себя и Дангорта, и Амеллу безобразное происшествие.

— Не смей хныкать, — резко прервал Каратель и собственное беспокойство, и начинающиеся рыдания — Ничего не выйдет, моя дорогая. Есть ещё тайники по дому? Отвечай!

Притихшая, но всё ещё злящаяся любовница нервно хихикнула сквозь слезы:

— А вы поищите, нейер светлый. Вдруг повезет? Чего найдете, всё ваше.

Вот же дрянь!

Поганая, лживая лицемерная дрянь. Мучает ли её совесть? Ха. Боится ли она чего нибудь… нет, не так как делает это ВООБЩЕ, а ПО НАСТОЯЩЕМУ? Вряд ли.

И ведь не дура же! Прекрасно должна понимать, что если собрать в кучу все её фырчки, демонстрацию пренебрежения, отвращение, неблагодарность, вопиющее хамство…

Да что там! Одного лишь воровства хватит даже для того, чтоб…

…УБИТЬ. На месте. Прямо здесь. И прямо сейчас.

Никаких судов и показательных казней не надо, вынести приговор и привести его в исполнение — дело пяти минут.

Убить, да.

Пристукнуть погань, как ядовитую тварь, и дело с концом. Выдрать из сердца, из тела, из жизни, залечить укус, пока зараза не расползлась по телу. Отправить на встречу с братцем — поганцем, тетушкой и родителями, произведшими на свет такую падаль. В пьяном угаре, не иначе видно, старались…

Только за что этой девке такие привилегии? За то, что всю душу она ему вышоркала до основы? За то, что делала и делает из него непонятно что? За что её так награждать?!

Он, Дангорт, для неё итак много постарался. Хватит.

— Иди, отмойся! — холодно велел, как отрезал — Стерва.

И, выйдя прочь, шарахнул дверью так, что несчастная ваза скатилась со стола на пол, с жалобным звоном разбившись о каменные плиты.

…Амелла и сама отлично понимала, что перегнула палку.

Чего стоило сделать невинные глаза и покаяться? Не убыло бы с неё… Попросить прощения, язык не отвалился б! На колени встать, в