Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом - Джилл Тейлор

Однако к тому времени само понятие телефона стало для меня чем-то крайне удивительным. Я чувствовала, как странным образом перестала постигать, что с ним вообще нужно делать. Как-то я еще понимала, что эта "вещь", расположенная возле меня, должна связать меня через провод с каким-то совсем другим местом. А на другом конце провода будет другая живая душа, которой я смогу что-то сказать, и она меня поймет. Надо же, подумать только!

Поскольку я боялась, что не смогу удержать внимание и карточка врача затеряется среди других, я расчистила участок стола и положила эту карточку прямо перед собой. Я взяла трубку телефона и поставила его рядом с карточкой. Но, поскольку мой мозг неуклонно продолжал разрушаться, панель с кнопками теперь казалась мне чем-то странным и совершенно незнакомым. Тем не менее я сидела, то обретая, то теряя способности непослушного левого полушария, и сохраняла спокойствие. Время от времени мне удавалось находить соответствие между цифрами-закорючками на карточке и цифрами-закорючками на кнопках телефона. Чтобы не забывать, какие из них я уже набрала, я закрывала их одну за другой указательным пальцем левой руки, как только нажимала соответствующую кнопку тем обрубком, в который у меня превратился указательный палец правой. Это было необходимо, потому что в каждый следующий момент времени я уже не помнила, какие цифры набирала до этого. Я повторяла эту операцию до тех пор, пока не набрала все цифры, после чего приложила трубку к уху и стала ждать.

Чувствуя себя истощенной и дезориентированной, я боялась, что забуду, что делаю, поэтому не переставая повторяла про себя: "Это Джилл Тейлор. У меня инсульт. Это Джилл Тейлор. У меня инсульт". Но, когда на мой звонок ответили и я попыталась это сказать, я испытала панику, обнаружив, что, хотя про себя мне удавалось говорить вполне отчетливо, из моего горла не вылетало ни звука. Не было даже хрипов, которые я могла издавать раньше. Это был тяжелый удар. О черт! Я разучилась говорить, я разучилась говорить! До того момента, пока я не попыталась сказать что-то вслух, мне и в голову не приходило, что я больше не могу это сделать. Мои голосовые связки вышли из строя и не издавали никаких звуков, вообще никаких.

Как будто готовя к работе насос, я с силой выдохнула, а затем глубоко вдохнула и повторила это несколько раз, пытаясь издать хоть какой-нибудь звук, пытаясь заставить хоть какой-то звук вылететь у меня изо рта. Осознав, что я делаю, я подумала: "Они решат, что это телефонный розыгрыш! Не вешайте трубку! Пожалуйста, не вешайте трубку!" Но случилось так, как если бы я и правда готовила к работе насос. После того как я неоднократно с силой вдохнула и выдохнула, мои грудная клетка и горло завибрировали и из них наконец донеслись звуки: "Э-э-э-э-э-э-э ― э-э-э-э-э-э-э ― эс-с-с-с-с-са ― эс-с-с-с-ста-а-а-а-а-а…" Звонок был сразу же перенаправлен от секретаря моему врачу, которая, по чудесной случайности, как раз начинала прием! Проявив исключительную доброту и терпение, она сидела и слушала, пока я изо всех сил пыталась разборчиво проговорить: "Это Джилл Тейлор. У меня инсульт".

В конце концов ей удалось понять достаточно, чтобы догадаться, кто я и что мне нужно. Она сказала: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Однако, хотя я слышала ее слова, я не могла уловить их смысл. Едва не отчаявшись, я подумала: "Если б она только говорила медленнее и четче, может быть, я бы поняла, может быть, разобрала бы, что она говорит". Вдохновившись этой надеждой, я взмолилась как могла, выдавив из себя слова: "Еще раз". Понимая всю серьезность ситуации, она медленно повторила: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Но я снова не разобрала ни слова. Понимая, что у меня случилось тяжелое неврологическое расстройство, и от всей души мне сочувствуя, она терпеливо повторяла указания. Услышав их несколько раз, я смогла связать эти звуки с их смыслом и разобрать, что она пыталась мне сказать. Досадуя на себя за неспособность понять такие простые слова, я снова подготовила к работе свой голосовой насос и худо-бедно смогла донести до нее, что мне скоро придут на помощь, и мы ей перезвоним.

Не обязательно быть нейробиологом, чтобы понять, что в то время происходило у меня в мозгу. Чем дольше кровь из разорванного сосуда изливалась в кору мозга, тем обширнее становилось поражение мозговой ткани и тем больше когнитивных способностей я утрачивала. Хотя собственно разрыв АВМ и произошел в районе середины задней части коры моего левого полушария, к тому времени у меня нарушилась уже и работа клеток лобной доли левого полушария, отвечающих за способность говорить. Вполне предсказуемо, что, когда кровь прервала потоки информации, передающейся между двумя речевыми центрами мозга (передним ― зоной Брока и задним ― зоной Вернике), я уже не могла ни пользоваться речью для выражения своих мыслей, ни понимать речь других. Однако меня в тот момент особенно беспокоило то, что я утратила способность управлять работой голосовых связок. Я по-прежнему боялась, что у меня могут быть повреждены центры варолиева моста в мозговом стволе, в том числе центры управления дыханием.

Чувствуя себя усталой и побитой, я повесила трубку. Встав из-за стола, я замотала голову шарфом, чтобы свет не так бил в глаза. Вспомнив, что входная дверь закрыта на засов, я медленно, шаг за шагом, спустилась по лестнице на первый этаж, опираясь о перила. Приготовившись ждать помощи и больше не заботясь о том, что мне непременно нужно было сделать, я взобралась обратно и скорчилась на диване в гостиной, чтобы дать отдохнуть своей измученной голове.

В подавленном состоянии, наедине с травмой, я начала осознавать, что моя связь с жизнью постепенно разрушается. Я чувствовала, как с каждым уходящим мгновением ослабевает то, что связывает меня с собственным телом. Я ощущала, как из этого хрупкого вместилища утекают силы, отчего кончики пальцев рук и ног как будто постепенно мертвели. Я словно слышала, как с хрустом вращаются шестерни моего тела, как его клетки методично производят в нем жизнь, и боялась, что когнитивная составляющая моей психики приходит в такую негодность, так отрывается от своих нормальных функций, что я навсегда останусь инвалидом. Впервые в жизни я осознала свою уязвимость. Как компьютер, который можно выключить и снова перезагрузить, моя жизнь во всем своем богатстве полностью зависела не только от здоровья моей клеточной структуры, но и от способности мозга исправно передавать электрические сигналы и управлять с их помощью моим телом.

Осмыслив всю тяжесть положения, я оплакивала свою жизнь в ожидании смерти и распада клеточной матрицы организма. Несмотря на довлеющее присутствие окутывавшего мое сознание блаженства, порождаемого правым полушарием мозга, я отчаянно боролась, стараясь удержать хоть какие-нибудь сознательные связи, которые еще оставались в левом полушарии. Теперь я отчетливо понимала, что перестала быть нормальным человеческим существом. Мое сознание утратило рассудочные функции преобладающего левого полушария с его аналитическими способностями. В отсутствие этих мысленных ограничителей я вышла за пределы восприятия самой себя как индивидуума. Без левого полушария, способствовавшего моей самоидентификации как сложного организма, состоящего из множества независимых систем, или как строго определенного набора отдельных функций, мое сознание освободилось от оков и бросилось в создаваемый правым полушарием божественный мир покоя и блаженства.